Косыгин. Шериф и любовник
В отличие от Толи Кузьмина по кличке Сталин у Косыгина фамилия Косыгин настоящая. А с Минеем Александра Александровича объединяет лишь одно – он тоже «непьющий». Здесь так называют не того человека, который вообще не пьет алкоголя, а для которого водка – не главное. Косыгин, как и все в Петроозерье, – холостяк, но в отличие от остальных интерес для женщин еще представляет и поэтому отличается донжуанскими наклонностями. Миней как наиболее мобильный из жителей островов слышал о любовных похождениях Косыгина и в Сутоках, и в Спасе-на-Сози, и в Васильевских Мхах. Время от времени к Косыгину из Твери даже приезжает подруга. Еще Косыгин выполняет на островах роль шерифа. Со всеми конфликтными ситуациями идут к нему. Но, как это бывает свойственно гарантам законности и правопорядка, характер имеет тяжелый и в поведении непредсказуем.
– К нему в ближайшие дни лучше не идти, – посоветовал Миней. – Сан Саныч не в духе.
– А Сталин в духе?
– Сталин всегда не в духе. Но к нему идти можно.
Сталин. Директор гостиницы
Кличка приклеилась к Анатолию Петровичу Кузьмину после того, как его назвал Сталиным Миней при губернаторе Платове, когда последний прилетал на острова во время предвыборной кампании. Слово «Сталин» не несет для островитян никакого положительного заряда, и Кузьмин его полностью оправдывает своим скверным характером. Ведет он себя как Косыгин в квадрате, но если косыгинские заносы можно понять и простить за ту общественную нагрузку, которую он несет в качестве «разводящего», то Сталин никакой полезной роли в петроозерском социуме не играет, а любит лишь командовать по каждому поводу. Впрочем, вру: Кузьмин в своей пустой деревне по документам числится директором несуществующей гостиницы еще существующего охотхозяйства.
Мерзкому характеру Сталина в деревне склонны приписывать мистическое происхождение.
– Тут у нас церква раньше стояла, – рассказал Миней. – Ее разрушили в шестьдесят первом году, и не по указке сверху, а хулиганье по глупости разломало. С тех пор все, кто в этом участвовал, умерли не своей смертью. Один Сталин остался. Но ему тогда двенадцать лет было, видимо, потому ему от Бога послабление вышло – не смерть, а всего лишь самодурство. Может, оно и к лучшему, что он живет на отдельном острове. Мы тот остров Сталинградом зовем. Будь Кузьмин поближе к обществу, еще довел бы кого-нибудь до греха.
В нашем присутствии сталинская сущность Анатолия Петровича проявлялась лишь тогда, когда паузы между стопками затягивались. После каждых пятидесяти грамм он удовлетворенно замолкал и улыбался. А на прощание даже попытался сделать Марселю комплимент:
– Брат. Ну вылитый Юрка. Как пришли – все мучаюсь, на кого же он похож. А теперь понял – на брата Юрку.
Тут Марсель понял страшную вещь. Какую – чуть позже. Сначала о Юрке.
Юрка-Налей и фиолетовая лошадь
Юрка – это тот самый, который каждое утро вливает бесчувственному Толику Корюшкину в рот сто грамм. Нежное отношение к потерявшему человеческий облик собрату продиктовано, наверное, потребностью видеть перед собой того, кто еще хуже тебя. Для людей сторонних Юрка – самая большая загадка этих островов. Сторонним непонятно, как человек, который не имеет никаких финансовых источников существования, пьет так, как будто водку из озера черпает. На самом деле все просто. Юрке просто феноменально везет. Благодаря его везению, между прочим, на островах и Новый год-то состоялся.
– Это за неделю случилось. Приехало семь «Буранов» из Москвы. Как они доползли-то, не знаю: до того один пытался сюда на «Буране» прийти, так утопил его и сам еле жив остался. А эти пришли. Миней в тот момент на рыбе был, а я клюкву перебирал – не все же пьем-то. А они – прямо к тому месту, где церква была. Прибегаю, гляжу – среди них поп. Он прямо на колени упал перед фундаментом и ну снег целовать. А его друзья мне говорят: «Козлы вы, что церковь разрушили». Но на «Буране» прокатиться дали. А на прощание, честное слово, тысячу рублей отвалили. Просто так. Я пошел в Сутоки, шестнадцать бутылок купил и Новый год ребятам устроил. Вчера последнюю допили.
– И что теперь делать будешь?
– А я перед Новым годом брагу заварил. Получится брага.
– Да, на этот раз получится, – кивнул Миней. – Было что пить, так что он ее не трогал. А то он обычно заведет брагу, а терпения выдержать не хватает. Чуть забродит – он ее и выпивает. Прямо стоит и ждет, когда пузыри первые пойдут, тут же – хрясь!
– Точно, – рассмеялся Юрка. – Хрясь!
– А когда брага кончится, он вспомнит страшное слово – «налей». Мы этого слова как огня боимся, когда Юрка его произносит. А ты знаешь, что у него корова есть? Ты спроси у этой коровы, как она жива-то еще. Она тебе ответит: «Дядя Миней меня спасает». Юрка пьет, а я его корову спасаю. Вот быка он недавно зарезал, бык отмучился. А еще у него Башмак есть, лошадь фиолетовой масти. Ее так прозвали, потому что скачет она, как-то пришлепывая. Но на нее у меня времени уже не всегда хватает. Удивительно, как у такого человека столько скотины. Ни у кого столько скотины нет.
Впрочем, побывав у Юрки в гостях, мы поняли, что Башмак и корова живут не в пример лучше хозяина. Их хоть Миней кормит, а Юрка последний раз закусывал в Новый год и печь топил тогда же. И дело даже не в том, что дров ему не хватает или лень:
– Понимаешь, если я истоплю печь, запах дома противный становится, вся грязь расцветает. А так морозцем придавит – и вроде ничего.
Описывать Юркино жилище не представляется возможным. Единственный элемент убранства, который не нарушает норм антисанитарии, – это портрет Ленина. В тот момент на дворе было минус три. Сейчас, когда я пишу эти строки, ударили морозы до двадцати. Я понимаю, что Юрка все-таки затопил печь, и мне страшно представить, какая же там сейчас вонь.
Что понял Марсель
Марсель не обиделся, когда Сталин обозвал его братом. Даже когда познакомился поближе со Сталиным-младшим. Но с того момента он как-то напрягся. По всему было видно, что его терзает какая-то догадка.
– Слушай, Дим, мне кажется, они не секут насчет цвета кожи.
– В смысле?
– Они не замечают, что я черный.
– Из вежливости, наверное.
– Не-е. Здесь не то. Ты слышал, он же меня братом назвал.
Мы решили провести следственный эксперимент. Марсель достал из паспорта фотографию своей камерунской семьи и показал ее Юрке:
– Вот это моя мать. Она сама с Украины, но вышла замуж и уехала жить к отцу в Оренбург. Это моя сестра, она уже десять лет в Твери живет. А это дедушка, он из оренбургских казаков.
Юрка послушно кивал головой. А вот дядя Миней напрягся:
– Ты, брат, что-то заливаешь! Я же в Сутоках все же телевизор иногда смотрю, про Африку знаю.
Пришлось ему рассказать про суть нашего эксперимента. Миней рассмеялся:
– С Юркой это бесполезно. Он и людей-то, кроме нас, не видел. Он думает, что так и надо: у кого-то черные волосы, у кого-то – лицо. А когда напьется, он и розовых видит, и голубых, и в желтый крестик. А ты сам-то из каких африканских казаков будешь?
