Легко понять, что в эпоху сопротивления модны были анархические идеи. В конце концов, зачем нужна политика, если все равно на этом поле ничего не достичь? Закономерно, что появляются книги, призывающие изменить мир, не пытаясь взять власть. Как в басне Эзопа, виноград зелен: победить в борьбе с государством левым не удается.
Но изменить мир, не пытаясь взять власть невозможно. Если бы это было возможно в принципе, история не знала бы ни революций, ни политической борьбы. Ибо те, кто правит миром, сохраняя контроль над государством, не только не позволят преобразовать систему, но даже не пойдут на уступки, пока не почувствуют угрозу собственному господству. Оппозиции далеко не всегда удается взять власть, но она становится эффективной лишь тогда, когда правящий класс начинает понимать, что угроза потери власти совершенно реальна.
Надо признать, что большинство людей в любом обществе — далеко не революционеры. И это относится к Марксовым пролетариям точно так же, как и к любому другому классу в истории. Но это отнюдь не значит, будто «обычный человек» по природе своей консерватор. Скорее он стихийный реформист. Чем более трудящиеся осознают свои классовые интересы, тем более они враждебны системе. Другое дело, что эта враждебность — пассивная. Готовность действовать возникает тогда, когда появляется конкретная перспектива успеха. Сопротивление — удел одиночек. Когда оно становится массовым, это уже восстание, первый шаг к революции.
Глава IV. «Пустая оболочка»
«Партийная бюрократия представляет собой наиболее опасную косную и консервативную силу; если она превратится в сплоченную, солидарную группу, которая существует сама по себе и чувствует себя независимой от партийной массы, то сама партия в конце концов станет анахронизмом и в периоды острого кризиса потеряет свое социальное содержание и уподобится пустой оболочке».
[170]
Так писал Антонио Грамши в «Тюремных тетрадях». Кризис левого движения в 90-е годы века вполне подтвердил справедливость этого тезиса. Крупные партии, обладавшие мощной бюрократической и электоральной машиной, отнюдь не утратили своего места в политике — во всяком случае, на протяжении длительного времени они продолжали получать места в парламентах, а иногда и портфели в правительствах. Однако свою социальную миссию и идеологическое содержание они давно потеряли, превратившись в бессмысленные механизмы, работающие по инерции (или, еще хуже, выполняющие социальный заказ того самого буржуазного класса, для борьбы с которым некогда были созданы). Несостоятельность большинства традиционных партийных организаций парадоксальным образом стала очевидна именно в тот момент, когда в первой половине 2000-х годов левое движение начало выходить из кризиса.
Западные левые и крушение СССР
Поверхностному наблюдателю политическая история левых сил в 1980-е и первую половину 1990-х может показаться непрерывной цепочкой поражений. Крушение Берлинской стены сопровождалось исчезновением мирового коммунистического движения. Более или менее традиционная компартия сохранилась в-Центральной и Восточной Европе лишь в Чехии, где в конце 1990-х существовал также и Левый блок, созданный сторонниками более радикального обновления партии, а также возрожденная социал-демократия. В остальных случаях коммунистические организации стремительно преобразовались, Чаще всего новые/старые партии объявляли себя социал-демократическими, сохранив, впрочем, прежние кадры и авторитарный внутренний порядок. Подобные процессы наблюдались не только на Востоке Европы. Политическую трансформацию пережила и итальянская компартия — крупнейшая на Западе. Провозгласив необходимость «обновления», руководство уверенной рукой повело организацию вправо, не считаясь с настроениями собственных членов и сторонников.
Западные парламентские партии, называвшие себя с конца 1970-х годов «еврокоммунистическими», на протяжении длительного времени критиковали СССР. Они постоянно подчеркивали, что опираются на другую традицию, имеют собственные теоретические и программные установки, делающие их независимыми от Советского Союза. И хотя события 1989–1991 годов не могли не сказаться на их авторитете, было бы наивно полагать, будто крах СССР нанес им непоправимый удар. Эволюция вправо итальянской компартии была вполне логична, и началась задолго до распада советской системы. Скорее можно говорить о том, что после ликвидации Советского Союза партийное руководство воспользовалось случаем, чтобы еще более резко повернуть руль вправо и завершить давно задуманный и начатый политический маневр.
Парадоксальным образом именно процесс «реформирования» показал, до какой степени в итальянском коммунистическом движении, гордившемся своими «европейскими демократическими корнями», сохранилась сталинистская традиция бюрократического контроля над массами. Партия преобразовалась в «Демократическую левую». Как только смена названия состоялась, партия вошла в Социалистический Интернационал. Это стало большим облегчением для международной социал-демократии, поскольку Итальянская социалистическая партия в те же годы распалась под воздействием коррупционных скандалов и межфракционных склок.
[171]
Бывшие компартии видели в социал-демократизации спасительное решение, позволяющее сохранить свои позиции в меняющемся обществе. Тем временем сама социал-демократия переживала глубокий кризис, все более смещаясь вправо.
Если первой причиной кризиса левых сил в 1990-е годы принято считать деморализацию, связанную с крушением коммунистической идеологии, то второй причиной, как правило, объявляют глобализацию. По общему мнению, глобализация лишила национальное государство традиционных инструментов воздействия на экономику, ибо мировой рынок стал глобально интегрирован, а вместе с тем капитал приобрел невиданную ранее мобильность, делающую любое регулирование неэффективным. Отныне все должны участвовать в глобальном соревновании, а для солидарности и перераспределения просто не остается места в изменившемся мире.
Западные социал-демократические партии и «еврокоммунисты» возлагали существенные надежды на перестройку в Советском Союзе, а также на процесс перемен в Восточной Европе, рассчитывая, что реформы изменят страны бывшего коммунистического блока в социал-демократическом или демократическо-социалистическом духе. Эти надежды, как известно, не оправдались. Вместо социал-демократических идей в посткоммунистических обществах восторжествовал неолиберализм, причем, как правило, в наиболее жестких формах.
Левая альтернатива в рамках реформистского движения на Востоке действительно существовала, но почти нигде не могла опереться на общественные силы достаточно организованные и влиятельные, чтобы изменить направленность процесса перемен. Мрачные результаты советской перестройки предопределили и неизбежную череду катастроф для национально-освободительных движений в развивающихся странах. Оставленные без поддержки СССР, «прогрессивные» режимы один за другим меняли политическую ориентацию, переходя под покровительство США и приглашая экспертов Международного валютного фонда. Впрочем, и здесь перемены произошли не в один день. Стремительной переориентации бывших «прогрессистов» предшествовал длительный период формирования авторитарно-бюрократической элиты, заинтересованной не в развитии страны, а в поддержании своих привилегий.
