Президент резко прервал разговор. Он всегда прерывал разговор резко. Вежливости его никогда не учили.
Шерхан тоже положил трубку и взялся дрожащей рукой за стену. Казалось, ноги в коленях сейчас согнутся и он упадет. Но такое состояние медленно проходило, отступало, и Шерхан возвращался к жизни. Под пристальным взглядом мамы он выпрямился, старательно взял себя в руки и вернулся к премьеру. Теперь уже, переступив за порог, овладел собой полностью.
– Что-то важное? – спросил премьер.
– Да. Неприятное.
Премьер выдержал паузу, но не удержался, спросил:
– Мне можно узнать, что случилось?
Шерхан помедлил с ответом, но подумал, что премьер узнает все и без него.
– Я сам еще толком не знаю. Сейчас приедет какой-то бизнесмен из Афганистана, он мне расскажет… Кажется, спецназ ГРУ поймал моего брата…
Премьер мог думать только об одном.
– Он не успел передать вам деньги? – Нет, – ответил Шерхан. – Деньги он передал раньше. Просто… Брат…
– Я понимаю вас. Извините, но, думаю, вам сейчас не до беседы. И я откланиваюсь.
Мама стояла в дверях. Она все слышала. Шерхан заметил бледность на ее лице и неестественно яркие красные пятна на лбу и на щеках, но взгляд остался спокойным. Она с достоинством проводила премьера до двери, где его дожидался охранник, и вернулась к младшему сыну.
– Бату? – спросила.
– Его поймали спецназовцы.
– Президент сказал?
– Да.
– Мог бы и мне сказать. Мы же с его мамой подругами были… – Она словно пожаловалась. – Как это произошло?
– Я не знаю. Сейчас приедет какой-то афганский бизнесмен. Он расскажет. Предупреди охрану, чтобы афганца проводили в дом.
Мама вышла. Очень медленно. Ее тоже сильно ударило сообщение.
Шерхан ушел в свой кабинет, но сел не за письменный стол, а в мягкое кресло. И словно отключился от всего, от времени, от событий, от забот и потерянных надежд. Мысли не могли собраться, рвались, не успев приобрести очертания, перебивались новыми, такими же рваными.
Одно он осознал верно и четко.
Арест брата явился крушением всех его планов по созданию империи. Денег, которые уже обросли в его голове реальностью, стали ощутимыми и материальными, он не получит…
ЧАСТЬ II
ГЛАВА 1
1
Спецназовцы отказались ехать в «уазике», потому что все туда не поместились. А они почему-то пожелали ехать только вместе. И, по требованию подполковника Разина, им выделили отдельно кузов одного из грузовиков, пересадив в «уазик» нескольких солдат-контрактников, чему те, естественно, обрадовались по случаю традиционного морозного сквозняка, от которого не спасает брезентовый тент. Правда, хотел было пристроиться к спецназу и старлей-внутривойсковик из прибывшей охраны для пленных. Но Паутов посмотрел на него чеченским волком.
– Вам что, товарищ старший лейтенант, хочется оставить пленных без присмотра? Создаете ситуацию для побега? Или как прикажете рассматривать ваше отношение к службе?
– Никак нет. Там у меня солдаты опытные, справятся, товарищ майор, – старлей знает звание Паутова, знает его в лицо, хотя на майоре сейчас милицейский мундир, на котором и погон-то не различить.
А желание забраться в кузов вызвано тем, что все офицеры внутривойсковой части постоянно и в любой обстановке тянутся к спецназовцам поближе, словно при этой территориальной близости могут сами с ними стать бойцами, как это называется, «на равных».
– Будьте любезны, выполнять свои прямые обязанности, – наставительно произнес Паутов. – У нас идет обязательный «разбор полетов». Это не для чужих ушей…
Последняя фраза прозвучала слегка примирительно, во избежание лишних разговоров.
Старлей не рискнул спорить и сразу полез во второй грузовик, даже не попытавшись на сей раз занять место в «уазике». Осуждение майора подействовало на него верно. Более того, старлей тут же проявил дополнительную расторопность и приказал пересадить в «уазик» освобожденных заложников, а солдат загнал обратно в кузов.
Пока шла неразбериха с посадкой, Разин постучал по кабине водителя и дал сигнал лейтенанту с БТР. Пора ехать. Остальные догонят. Первым покинул площадку перед блокпостом БТР, за ним грузовик со спецназовцами. Остальные машины в сопровождении второго БТР еще готовились к выезду.
– Рассказывай, Коля, – громко сказал Разин, когда старенький «ЗИЛ-131» набрал скорость и их начало подбрасывать в кузове, как дрова. Согласно комендантскому приказу, в темное время суток весь военный транспорт на территории Чечни обязан передвигаться со скоростью не менее семидесяти километров в час. В целях затруднения для прицельного выстрела из гранатомета. С такой крейсерской скоростью грузовик стал грохотать и дребезжать, мешая нормально разговаривать и грозя развалиться на ходу.
Сосненко вместе со своим грязным рюкзаком перелез сразу через два сиденья и сдвинулся в середину образовавшегося неправильного круга. Говорить пришлось громко, что при его обычно не командирском голосе выглядит не совсем естественным.
– Бухгалтер из меня никудышный. Рассмотреть все полностью я возможности не имел, фонарик слабый. Видел только несколько пачек. Банковская целлофановая упаковка. Какой-то иностранный банк. Наши так красиво и основательно не запечатывают. Стодолларовые купюры. В каждой пачке по десять тысяч баксов. Были уложены в нише стены под кроватью. Кровать к стене вплотную, а стена холодная, наверное, даже летом. Ради удобства так не ставят. Над кроватью дудаевское знамя с волком. Знамя чуть лишку вниз свисает. Словно закрывает что-то. На это я в первую очередь и обратил внимание. Пощупал, там ниша. Закрыта листом фанеры и завешана одеялом. Камень придвинут, чтобы фанера не падала. Я понял, что это комнатушка их командира, решил поискать какие-то документы банды. Нечаянно нашел это…
– Прикинуть можешь – сколько?
– Я с такими суммами в кармане гуляю не часто. Потому ориентируюсь неважно. Сначала, когда только увидел, в голове возникла минимальная цифра с шестью нолями. Стандартность мышления Паниковского, поскольку все мы в душе немного «паниковские». Потом я стал прикидывать. Нет… Там намного больше.
– Может, фальшивки? – предположил молчаливый Сокольников. – Экономическая диверсия?
– Специально для Парамоши, чтобы алименты платить… – добавил Паутов.
Сосненко достал из рюкзака одну пачку. Передал в руки командиру. Майор подсветил фонариком.
– Ни разу не видел, чтобы фальшивки так упаковывали, – сказал подполковник. – Внешне похожи на настоящие. Хотя бы приблизительно, Коля… Сколько?
– Думаю, не меньше пяти миллионов… – руки лейтенанта нервно подрагивают. Им не доводилось еще держать такую сумму. Даже принадлежащую кому-то и даже, предположительно, хотя и маловероятно, партию фальшивок… Руки начнут подрагивать даже от одной мысли, что взять все эти деньги и разделить на девятерых, отчислив положенные десять процентов в «черную кассу». Как бы тогда перевернулась вся жизнь! Но и сам лейтенант, и другие, допуская умозрительно эту мысль, всерьез на ней не останавливаются. У них порода не та…
