Действительная проблема расширения НАТО для российского политического и военного руководства заключалась в исчезновении стратегического буфера между Россией и Западом и окончательном переходе стран Центральной и Восточной Европы в западную зону влияния. Именно этот буфер рассматривался российскими военными стратегами в начале 1990-х годов как реальная гарантия безопасности России. Существование политической «нейтральной зоны» оставляло возможность возвращения этих стран или хотя бы некоторых из них в российскую сферу влияния – по мере стабилизации внутреннего положения России и укрепления ее международного влияния.
Начиная с 1994 г. российские изоляционисты собирали национал-патриотические силы для борьбы с козыревским «капитулянтством». С точки зрения не только изоляционистов, но и многих прагматиков, Россия не приблизилась к Европе, а оказалась отброшенной на допетровские позиции. Наступивший в конце 1994 г. в отношениях между Россией и Западом «холодный мир»57 усилил позиции российских изоляционистов. Вместе с прагматиками они попытались использовать разногласия на Западе для сохранения буферной зоны между Россией и НАТО. Со своей стороны, Запад фактически предложил России пройти тест. Если она по-прежнему великая держава, она будет в состоянии предотвратить существенное ухудшение своих позиций в Европе. Если нет, то расширение НАТО состоится вопреки протестам России, которая утратит прежние статус и роль и займет периферийное положение в Европе.
В результате, несмотря на победу изоляционистов внутри страны, Россия оказалась слишком слабой и зависимой, чтобы навязать другим странам свою волю. Итогом стало унизительное поражение российской внешней политики, смягченное «прагматичным» соглашением об основах отношений между Российской Федерацией и НАТО. Отношения с НАТО стали заложником, с одной стороны, политических трений между Россией и странами Запада по таким проблемам, как конфликт в Боснии, а с другой – внутриполитической борьбы в России (в частности, между Кремлем и оппозиционным ему парламентским большинством). Уступчивость депутатов по важнейшим для президентской администрации вопросам (таким, как бюджет) часто компенсировалась безудержной риторикой по вопросам внешней политики и блокированием сближения с НАТО.
Россия стремилась к исключительности, «статусности» своих отношений с альянсом. Предсказуемая неудача мертворожденной идеи «паритетного» партнерства между НАТО и СНГ (разумеется, во главе с Россией) была особенно неприятной на фоне активизации партнерства с НАТО ряда стран СНГ (Украины, Грузии, Азербайджана, Узбекистана) и вступления в НАТО бывших членов ОВД. Последнее было частично компенсировано подписанием в мае 1997 г. в Париже Основополагающего акта Россия – НАТО. Не признавая легитимности расширения, Москва продолжала стремиться к возможно более «равновесным» отношениям с альянсом. В попытке найти способ «уравновешивания» расширения НАТО российские политики (Примаков и др.) предлагали реинтегрировать постсоветское пространство в рамках СНГ. Этот план был заведомо нереалистичен. В то же время сближение с Белоруссией было возможно и желательно. Российско-белорусское сообщество, затем союз, оформившиеся в 1996–1997 гг., представлялись барьером на пути дальнейшего продвижения НАТО на восток и одновременно первым шагом на пути к более широкому объединению ряда государств вокруг Москвы.
Создание в 1997 г. Совместного постоянного совета (СПС) Россия – НАТО впервые создало институт для консультаций и практического сотрудничества между Россией и альянсом. В принципе СПС открывал широкие и далеко идущие перспективы. Вскоре после подписания акта между НАТО и Россией Г. Киссинджер публично высказывал опасения, что СПС может подменить собой Совет НАТО: не будучи членом альянса, свободная от каких-либо обязательств в этой связи, Россия получала бы возможность участвовать в работе НАТО с правом решающего (и блокирующего) голоса.
В действительности СПС не оправдал и гораздо более скромных ожиданий. Установка членов НАТО на обязательное предварительное согласование своих позиций перед заседаниями Совета, с одной стороны, и неуступчивость российских представителей – с другой, уже скоро превратили СПС в рутинный орган для изложения известных точек зрения и обмена взаимными претензиями. Запад занял жесткую позицию: никакого вето с российской стороны, никакого совместного с Россией принятия решений, никаких «красных линий». Нараставший в течение всего 1998 г. Косовский кризис вначале продемонстрировал неспособность СПС выступать в качестве эффективного инструмента российско-западного сотрудничества, а затем по существу положил конец его работе.
Косовский конфликт продемонстрировал неспособность Москвы эффективно посредничать между Белградом и Вашингтоном. Российская внешняя политика допустила принципиальный просчет: международный изгой получил возможность играть на противоречиях между Россией и Западом. В результате Россия не добилась ни признания США, ни уважения Милошевича. Вашингтон был раздражен непоследовательностью Москвы, Белград в течение нескольких месяцев умело манипулировал ею. Манипулирование облегчалось глубоким расколом российской верхушки, антинатовской позицией военных верхов, сильными позициями изоляционистов, которые использовали косовский конфликт для борьбы с «прозападными» противниками58.
В результате косовского конфликта Россия перестала быть великой европейской державой в традиционном понимании. Не только США, но и европейские члены НАТО (включая Францию и Германию) фактически отказали ей в праве вето в области европейской безопасности. Совет Безопасности ООН, где у России право вето имелось, оказался в стороне. Миссия Черномырдина с целью найти формулу для прекращения войны стала отчаянной попыткой российских прагматиков найти выход59. Изоляционисты, увидевшие в миссии экс-премьера навязывание Белграду российскими руками натовских условий, решились на контрманевр. Генеральный штаб предпринял дерзкую попытку захватить плацдарм в Косово (аэропорт «Слатина») и затем нарастить там российскую группировку. Отказ Румынии и Болгарии пропустить следовавшие в Косово российские самолеты разрушил замысел операции, которая осталась в истории как отчаянные усилия «спасти лицо» в безнадежно проигранной партии.
Косовский кризис 1999 г. обозначил низшую точку в отношениях России с Западом после окончания «холодной войны». Характерно, что в России его часто сравнивали с Карибским кризисом 1962 г. – самой горячей точкой «холодной войны». Действия НАТО были восприняты в Москве как подтверждение наихудших опасений, появившихся еще в связи с расширением альянса. Официальные отношения с НАТО были заморожены. Его представителям в Москве без всяких церемоний было предложено покинуть Россию. На Балканах дело едва не дошло до вооруженного инцидента. Со своей стороны, Запад стал склоняться от политики «вовлечения» России к линии на ее сдерживание, помещение ее в «карантин»60.
Тем не менее – в последний раз – «ельцинские гарантии» сработали. Непрекращавшийся российско-американский диалог дал возможность найти выход из конфликта на условиях НАТО (миссия Черномырдина – Ахтисаари с участием Тэлботта), а саммит «восьмерки» в Кельне стал местом формального примирения России и ведущих стран НАТО. Россия (Ельцин, Черномырдин) считала, что спасла мир от войны, а США и лично Клинтона – от катастрофы наземного вторжения. В США, напротив, считали, что у России по сути дела не было иного разумного выбора, кроме как в конечном счете поддержать НАТО. Миссия НАТО на Балканах была завершена к осени 2000 г., когда в результате народных волнений президент Милошевич был свергнут. К этому времени Москва фактически утратила интерес к Югославии и к Балканам в целом.
