Нетрудно заметить, что обращения к этому суверену часто могли использоваться в качестве «козыря» против других лояльностей и критики, касающейся внутренних различий между членами нации. Только подлинно национальные интересы могут быть легитимными или влиятельными в публичной области; более ограниченные идентичности — например, женщин, рабочих или представителей религий меньшинств — могли быть в лучшем случае приняты как вопросы частных предпочтений, не обладающие общественной значимостью. Слишком часто требование национального единства становится требованием покорности даже в частной жизни
[62]
.
Выдвигать требования от имени второстепенной по отношению к нации категории — крестьян, женщин, расового или этнического меньшинства — значит неявно бросать вызов предполагаемой безупречности нации. Националистическая идеология не враждебна к подобным требованиям изначально. Скорее противоречие возникает из-за риторической склонности представлять требования таких подчиненных групп в качестве вызовов единству нации (определяемому по большей части элитарными группами) или справедливости распределения различных благ внутри нации. Эта проблема оказывается еще более острой там, где (и насколько) членство в нации понимается с точки зрения этнической однородности, а не приверженности общим традициям политического участия, которые не предполагают однородности в других областях культурной жизни.
Внутренняя интеграция наций
Рассуждения о «самоопределении», обычно подразумевают способность установления легитимной «самости», и это не может быть результатом внешнего решения. Нации создаются внутренними процессами борьбы, коммуникации, политического участия, строительства дорог, образования, написания истории и экономического развития, а также кампаниями против внешних врагов. Борьба не ограничивается национализмом как таковым. Нации создаются отчасти как побочный продукт соперничества за экономическое распределение и контроль над правительством. Интеграция наций производится во имя множества целей — от торговли и капиталистического производства до укрепления государства и религиозного фанатизма. Тем не менее националистические идеологи и движения часто прилагают большие усилия для насаждения собственных представлений о нации (Kedourie 1994; Keane 1995: 202). Как мы видели, национальная интеграция отражает фундаментальные структурные изменения, но ей также активно содействуют, так что она не является простым функциональным ответом на изменение социально-экономических условий. Эрнест Геллнер отстаивал нечто близкое к последней позиции: индустриальное общество создает нации, содействуя гомогенизации национальной культуры. Геллнер утверждает, что культурная однородность современных обществ — это «необходимое сопутствующее обстоятельство» индустриального производства с его опорой на науку, технологию и массовое образование. «Однородность, ставшая объективной, неизбежной необходимостью, в конечном счете проявляется в форме национализма» (Геллнер 1991: 96). Иными словами, националистическое стремление к единообразию отражает основное требование современной промышленности, которая нуждается в этой однородности для своего функционирования. Исходя из этого, Геллнер утверждает, что мы можем пренебречь творческой работой интеллектуалов, излагавших националистические доктрины: «…эти мыслители мало отличались друг от друга… Мы сталкивается с явлением, непосредственно связанным с основными изменениями наших общих социальных условий и полнейшим изменением отношений между обществом, культурой и политикой» (Геллнер 1991: 256). В этом случае недооцененным оказывается как многообразие действительных националистических идеологий, так и способность национализма играть заметную роль в самых разных проектах. Это также, по-видимому, означает сомнительный тезис о том, что «постиндустриальный мир» — или мир, в котором все меньше людей работает в тяжелой промышленности, — должен быть постнациональным миром.
В классическом случае Германии идея национальной идентичности вытеснила множество издавна существовавших различий между малыми государствами. Точно так же она отменила противостояние между городом и деревней, которое наблюдалось на протяжении большей части истории. Здесь национализм был тесно связан с капитализмом. Процесс создания единого национального государства означал превращение крестьян, скажем, в Провансе, Лангедоке и Бургундии во французов. Как утверждает Геллнер, это произошло отчасти вследствие того, что индустриальный рост привлек в города множество крестьян и привел к строительству обычных и железных дорог, объединивших мелкие местные рынки в национальные и сделавших возможным разделение труда в национальном масштабе. Отчасти этому способствовало также проведение соответствующей государственной политики — наподобие стандартизации образования.
Важную роль в сближении культурно различных членов одних наций сыграло развитие больших постоянных гражданских армий. Эти армии впервые появились во время наполеоновских войн. До XIX века гражданские армии создавались почти исключительно во внутренних конфликтах наподобие гражданской войны в Англии или на стороне Америки во время войны за независимость. В международных конфликтах (например, на стороне Британии во время американской войны за независимость) сражались наемники, часто из других стран (так, британцы нанимали гессенцев для войны в Америке), и отряды, состоявшие из людей, набранных на военную службу против своей воли, которые были династическими подданными, а не национальными гражданами. Они возглавлялись аристократами, а не профессиональными военными; офицерское звание было классовой привилегией, а не признанием личных заслуг. Первая мировая война положила конец этому корпусу аристократических офицеров и стала кульминацией процесса превращения войны в вопрос тотальной мобилизации и сражений гражданских армий при поддержке промышленного производства и транспортных систем всего общества (Dyer 1985).
Национальные рынки улучшили коммуникацию (организованную во многом на национальной основе в соответствии с лингвистическими различиями), и действительные контакты между солдатами-гражданами сделали различных членов национальных государств не просто лучше знакомыми друг с другом, но и на самом деле более похожими друг на друга. Это сыграло решающую роль в процессе формирования интегрированных наций. Важным аспектом этого было разрушение местных ремесленных цехов в пользу более национально интегрированных профессиональных категорий. Этому способствовало введение новой технологии и фабричной организации, облегчившее набор рабочих не только из различных местностей, но и из различных наций со схожими условиями труда. И на формирование рабочих влияли не только технические требования, но и участие в национальной культуре. На самом деле профсоюзы и рабочие партии в XIX — начале XX века боролись не только за экономические выгоды вроде более высокой заработной платы или здравоохранения, но и за право полноценного участия в жизни нации: за отмену имущественного ценза при голосовании и гарантирование доступа к бесплатному государственному образованию. Как отмечал в 1907 году Отто Бауэр, предвидя появление сил, которые поставили рабочих на сторону своих наций, а не на сторону международного рабочего класса:
