Недемократичный характер коллегии выборщиков ощущался даже через двести лет после Конституционного Конвента во время президентских выборов 2000 года. Вице-президент Эл Гор победил на выборах с перевесом в 540 000 голосов избирателей, однако губернатор штата Техас Джордж Буш победил в значительном числе небольших штатов, собрав, таким образом, большинство голосов коллегии выборщиков. Крайне сомнительный подсчет голосов в штате Флорида склонил коллегию выборщиков на сторону Дж. Буша, и когда результат этого подсчета был оспорен в суде, законодательный орган (Нижняя палата) контролируемого республиканцами штата Флорида заявил о намерении отмести все сомнения и принял в целом список избирателей, проголосовавших за Буша. Секретарь штата Флорида, будучи активным членом избирательной кампании Дж. Буша, уже до этого официально утвердил список как победный. Законодатели штата Флорида не вышли за пределы своих юридических полномочий (и даже морально-нравственных), поскольку в статье 2 раздела 1 Конституции говорится о том, что члены коллегии выборщиков в каждом штате назначаются таким образом, «как это определяет его законодательный орган», что наглядно демонстрирует еще одну антидемократическую особенность системы американских выборов
[104]
.
Членов Верховного суда США не выбирают. Судей назначал президент страны и утверждал Сенат на пожизненный срок пребывания в должности.
Сенаторов выбирали законодательные собрания штатов. Прямые выборы членов Сената избирателями были введены только с принятием в 1913 году семнадцатой поправки к Конституции, то есть через 126 лет после Конвента в Филадельфии. Это показывает, что Конституция претерпевает изменения в демократическом направлении, но это требует немалого времени.
С самого начала единственной частью системы государственного управления, которая напрямую выбиралась народом, была Палата представителей. Многие делегаты предпочли бы полностью исключить общественность страны от прямого представительства. Их беспокоило, что на выборные должности на волне популизма попадут демагоги, а это приведет к грабежу и разорению государственной казны и нанесению ущерба классу богатых. Джон Мерсер заметил как-то, что в предложенной Конституции нет ничего более нежелательного и вредного, чем сами «народные выборы». А губернатор Моррис предупредил: «Недалеко то время, когда в стране будет полно ремесленников и фабричных рабочих, получающих хлеб от своих работодателей. Будут ли эти люди надежными и преданными хранителями свободы? …Невежественным и зависимым (читай бедным и неимущим) едва ли можно доверять общественные интересы»
[105]
.
Когда делегаты наконец согласились принять фразу «народ избирает Нижнюю палату», они имели в виду лишь определенную часть населения, из которой были исключены лица, не имеющие собственности, все женщины, американские аборигены и контрактные работники. Также были исключены рабы, число которых составляло почти четверть всего населения. Из тех афро-американцев, кто получил свободу на Севере и на Юге страны, только немногие обрели право голоса.
Заговорщики или патриоты?
В подрывающей каноны книге, опубликованной в 1913 году, Чарльз Бирд утверждал, что авторы Конституции руководствовались своими классовыми интересами. Оппоненты Бирда доказывали, что авторы руководствовались более возвышенными мотивами, чем простая забота о собственных кошельках. Справедливости ради следует отметить, что они были людьми богатыми, напрямую сделавшими свои состояния на политическом курсе, проводившемся в результате принятия новой Конституции. Однако они все-таки руководствовались интересами построения государства, которые простирались значительно выше их собственных интересов классового характера. В подтверждение можно привести слова судьи Холмса: «Человеку не чужды высокие устремления».
Именно в этом состоит суть ситуации: «Высокие устремления нередко свойственны людям, даже тогда, когда они или, в особенности, когда они преследуют свои личные и классовые интересы». Ошибочная посылка заключается в предположении, что стремление построить сильное государство и желание сохранить и защитить свое богатство противостоят друг другу и что создателей Конституции якобы не могли вдохновлять обе эти цели одновременно. На самом деле, подобно многим другим людям, создатели Конституции верили: что хорошо для них, в высшей степени хорошо и для их страны. Их стремление построить сильное государство и их классовые интересы неразрывно сочетаются, и наличие возвышенных мотивов не исключает мотива личной заинтересованности.
Большинство людей верят в свои положительные качества. Создатели Конституции никогда не сомневались в благородном характере своих усилий и их большом значении для будущих поколений американцев. Среди них было много тех, кто ощущал свою приверженность принципу «свобода для всех» и в то же время владел рабами, поэтому они могли одновременно принести пользу — как своей стране, так и своему сословию. Дело не в том, что при построении государства у них не было возвышенных мотивов, а в том, что в их концепции построения государства ничто не противоречило их классовым интересам и значительная часть их концепции действовала как раз на пользу этим интересам.
Создатели Конституции, возможно, были заинтересованы не только в том, чтобы запустить руку в кассу, хотя среди них было достаточно и таких, кто хотел только этого, но они, конечно, стремились защитить интересы богатого меньшинства от трудового большинства. «Конституция, — заметил Стаутон Линд, — стала завершением революции. То, что ставили на карту Гамильтон, Ливингстон и их оппоненты, было не просто улучшением положения в области безопасности. Главным был вопрос о том, какой общественный строй появится в результате революции — после того, как осядет политическая пыль. И какой класс общества окажется в центре политической жизни»
[106]
.
Мелкие фермеры и должники, выступавшие против идеи централизованной государственной власти, которая была бы от них намного дальше местной власти и власти штата, изображались как люди с ограниченным кругозором, руководствующиеся только местными, своекорыстными интересами — в отличие от благородных и возвышенных государственных мужей, которые отправились в Филадельфию
[107]
. Как и почему именно богатые стали провидцами и основателями государства — это никогда никто не объясняет. Еще незадолго до этого многие из них были сторонниками свободной конкуренции без государственного вмешательства и противниками сильной централизованной государственной власти. Если вдуматься, то шире стал не их взгляд на вещи — шире стали их экономические интересы. Их мотивы были не более возвышенными, чем мотивы любой другой группы общества, которая боролась за свое место и власть в США в 1787 году. Но, располагая свободным временем, большими денежными средствами, информацией и организацией, они добились наилучших результатов.
