Привлекательность идеи вовсе не обязательно определяется ее правильностью. Например, в первобытном обществе люди одушевляли неодушевленные предметы и воспринимали болезни как козни злых духов. Теперь все знают, что подобные идеи с научной точки зрения ложны, однако они вполне удовлетворяли тех, кто полагался на них. То же самое относится и к мифологии. Религия удовлетворяет верующих, но не агностиков. Художественный образ возникает из определенных представлений или форм самовыражения, однако раньше или позже идея иссякает. Нередко пороки господствующей идеи стимулируют появление другой идеи, которая может оказаться прямой противоположностью первой. Так, питательной средой рыночного фундаментализма стали неудачи социализма. Я считаю всю нашу цивилизацию продуктом многообещающего заблуждения, однако прекрасно понимаю, что и сама эта идея – не более чем многообещающее заблуждение.
Открытое общество
Нам, как участникам социальных процессов, необходимы определенные убеждения, исходя из которых мы действуем. Но чем руководствоваться, если согласиться с тем, что наши убеждения скорее всего ложны или не в полной мере отражают реальность? Ответ будет таким же, как и тот, что Поппер предложил для научного исследования: мы должны подходить к нашим убеждениям как к условно истинным и постоянно пересматривать их. Это фундаментальный принцип открытого общества.
Такое общество открыто для совершенствования. Оно базируется на убеждении, что люди имеют различные взгляды и интересы и что никто не может претендовать на абсолютную истину. По этой причине людям необходимо предоставить максимальную свободу в реализации своих интересов по собственному усмотрению, конечно, при условии, что эти интересы могут уживаться с интересами других. Открытое общество нуждается в институтах, которые позволяют людям с различными взглядами и интересами мирно сосуществовать. Рынки предоставляют людям возможность отстаивать личные интересы в процессе свободного обмена с другими людьми, однако они не обеспечивают соблюдения общественных интересов, таких как поддержание мира, защита окружающей среды и создание условий для функционирования рыночного механизма. Для соблюдения общественных интересов требуются политические институты, вот здесь-то и проявляется та самая ошибочность. Необходимо принимать решения, но все они, по определению, неправильны – значит, нужен механизм для их корректирования. А поскольку совершенство недостижимо, нужен еще механизм для корректирования механизма… и так далее до бесконечности.
Проблема неразрешима. Тот, кто думает, что нашел окончательное решение, глубоко ошибается. Он может навязать свои взгляды, лишь подавив существующие альтернативы и разрушив то, что так ценится в открытом обществе: свободу мысли, самовыражения и выбора. Точные границы этих свобод не могут быть определены теоретически, их устанавливают те, кто живет в открытом обществе. Не существует единой модели социальной организации, которой должны следовать все без исключения.
Принцип человеческой неопределенности
Ошибочность влияет не только на наши взгляды, но и на реальность, которую мы пытаемся познать. Многообещающие заблуждения могут играть не последнюю роль в формировании облика мира, в котором мы живем. В средние века в центре исторических событий находилось вероотступничество, а во времена холодной войны – борьба капитализма и коммунизма. Многие идеи и институты, которые мы принимаем как должные, не выдерживают критического анализа. Под влиянием естественных наук мы привыкли воспринимать реальность как нечто хорошо упорядоченное, то есть подчиняющееся не противоречащим друг другу правилам. Может быть, это и справедливо для явлений природы, но не для ситуаций, в которые вовлечены мыслящие участники.
Неотъемлемая ошибочность представлений участников привносит неопределенность в такие ситуации. Я называю это принципом человеческой неопределенности. Он подобен принципу неопределенности в квантовой физике с одним дополнением: если открытие принципа неопределенности Гейзенбергом – невозможности точного определения координат электрона и его импульса в один и тот же момент времени – ни на йоту не изменило поведения микрочастиц, то в общественных науках открытие или введение нового общего правила вполне может изменить поведение живых участников. Теория истории, предложенная Марксом, – наиболее очевидный тому пример, именно ее имел в виду Карл Поппер, когда работал над книгой «Открытое общество и его враги». Маркс пытался повлиять на ход истории через ее предсказание. Однако это лишь один пример из множества. Широко распространенная экономическая теория с ее положением о невидимой руке играет не менее противоречивую роль. С одной стороны, она претендует на научность, с другой – влияет на формирование глобальной капиталистической системы, поскольку является общепринятой.
[80]
Если общественному интересу лучше всего служат люди, преследующие личные цели, то во имя общественного интереса нужно оградить участников рынка от вмешательства государства или, что еще важнее, от международных органов власти. Именно в этом заключается руководящий принцип глобализации.
Идеология американского превосходства, поддерживаемая влиятельной группой политиков из администрации Буша, того же самого пошиба. В одном из наиболее откровенных представлений доктрины неоконсерватор Роберт Каган заявил, что существуют объективные причины расхождения европейского и американского отношения к использованию военной силы. Европа слаба, Америка сильна. Именно поэтому Европа вынуждена довольствоваться международным сотрудничеством, а Америка просто обязана проводить силовую внешнюю политику. Он сформулировал это так: «Американцы представляют Марс, а европейцы – Венеру».
[81]
Стоит заметить, что Каган и иже с ним оперируют неомарксистскими аргументами: материальная база определяет идеологическую надстройку. Их цель, фактически, тоже сходна с той, что преследовал Маркс: они стремятся повлиять на политику, а если это удается, то оправдать результаты. Успех, которого они добились, поражает. Хотя марксизм давно не в моде, Каган срывает аплодисменты, несмотря на неомарксистские корни его аргументов, а Америка участвует в тщетной и пагубной погоне за превосходством, прикрытым благозвучными словами.
И неомарксизм, и неоконсерватизм, и рыночный фундаментализм страдают одним и тем же пороком: они опираются на науку XIX столетия, для которой характерно детерминистское видение мира. Чарльз Дарвин уверял, что эволюция видов обусловлена борьбой за выживание. Карл Маркс заявлял, что идеологическая надстройка определяется материальным базисом, то есть господствующая идеология зависит от существующих классовых интересов. Классические экономисты показывали, как в результате свободного преследования личных интересов возникает равновесие, гарантирующее оптимальное распределение ресурсов. Сочетание именно этих трех идей породило идеологию, в которой вера в рынки объединилась с верой в американское превосходство. Америка преуспела в борьбе за выживание, предоставив рыночным силам полную свободу, и этот успех практически заставляет нас навязывать наши взгляды и интересы всему миру. Однако после XIX столетия наука ушла далеко вперед.
