Объяснять феномен необычной популярности в США романов ужасов можно, конечно, с позиций по-прежнему любимого Западом психоанализа: мол, американцы в своем суперпрагматизме и деловитости загнали (вытеснили) мешающие бизнесу мысли о смерти («Танатос») столь далеко в собственное подсознание, что эти самые мысли и образы смерти неизбежно, как перегретый пар из котла, прорываются через единственно доступный канал — искусство и литературу — на свет Божий. А тут ещё и пресловутый инфантилизм, точнее, «ювенильность», вечная подростковость американцев. Не дана им как нации взрослая мудрость примирения с неизбежным, со смертью, не могут они её понять: как же так, вот мы и наши предки трудились, занимались бизнесом, достигли в этом бизнесе больших высот и успехов, а умирать всё равно приходится. Нет, что-то тут не так, надо ещё поднажать, медицину развить, вести здоровый образ жизни, всем поголовно бегать трусцой и т. п. А старуха с косой всё равно не отстаёт, пугает. И американцы — отказывающиеся взрослеть подростки — начинают, как и все подростки про всё страшное и непонятное, сочинять про смерть разные истории и нагонять друг на друга дрожь, чтобы хоть как-то привыкнуть к безносой бабушке.
Дело в том, что по-настоящему избавить от страха смерти, от ужаса бездны и затягивающей глубины может только Высота, Небо, Бог. А протестантизм, исповедуемый большей частью американцев, — религия, конечно, для бизнеса очень удобная, но вот Высоты в нём нет никакой. Очень точно о протестантизме сказал кто-то из наших писателей: они (протестанты), мол, первые догадались о тщете всего небесного. Но догадавшись об этой «тщете» и отвернувшись от Неба (протестанты сотворили себе некий суррогат-заменитель, проекцию Неба на плоскость физической реальности), человек остаётся один на один с Бездной. А Бездна затягивает, как бы мы ни старались зацепиться всеми четырьмя лапками и хвостом за скользкую и покатую земную поверхность. Чуткие натуры ощущают это притяжение Бездны, поэтому в лучших своих проявлениях американская литература ужаса — не что иное, как крик о помощи скользящего в пучину.
Взглянем теперь вновь на гороскоп США и вспомним о Меркурии в восьмом доме — доме Смерти. Под покровительством Меркурия как планеты-коммуникатора находится литература (искусство слова). Но поскольку Меркурий, кроме всего прочего, ещё и психопомп — мифологический проводник душ умерших в загробное царство — и вообще, согласно греческим мифам, Меркурий — посредник между миром живых и миром мёртвых, то неудивительно, что американская литература окрашена Меркурием в достаточно тёмные, инфернальные тона. Да и «оппонирующий» Меркурию, но висящий «на стропах парашюта» в космограмме США Плутон (он же Аид, он же Гадес — бог царства мёртвых в древнегреческой мифологии), конечно же, вносит свою лепту в некрофильство американской культуры.
Тут нужно вспомнить, что и созвездие Близнецов, наиболее сильное и выделенное в гороскопе США, мифологически связано с братьями-близнецами Кастором и Полидевком (Поллуксом),
[52]
сыновьями Леды, которые после гибели одного из братьев проводят время поочерёдно то в царстве мёртвых Аиде, то на светлом Олимпе, в жилищах богов. А если уж вникать в греческую мифологию поглубже, то, согласно сказочной географии греческих мифов, все земли, находившиеся за великой рекой-океаном (то есть всё, лежащее в Атлантике западнее Геркулесовых Столпов, а значит, и континенты Северной и Южной Америки), опоясывающей своим течением насёленную Вселенную — Ойкумену, относились к миру мёртвой жизни — в противоположность миру живой жизни Ойкумены.
Глава 20
Карл Юнг, оккультный Интернет и мир мёртвой жизни за океаном
Итак, запутанные следы, оставленные организаторами удара по Америке в лабиринтах политики и оккультизма, привели нас в огромную, плохо освещённую пещеру, над входом в которую выбита надпись «МИФ». И здесь, у порога этой пещеры, поневоле приходит в голову мысль: «А не заблудились ли мы, не пора ли выбраться на поверхность, в привычный мир позитивной реальности, твёрдо установленных (компетентными органами) фактов, газетно-телевизионной правды, преподносимой жаждущему человечеству прямо домой на блюдечке с голубой каёмочкой. Ведь миф — это синоним сказки, выдумки, лжи.
Безусловно, слово «миф» имеет и такое значение, но слова в любом человеческом (а не компьютерном) языке многозначны, смыслов у каждого из них — в особенности у таких древних слов, как «миф», — очень много. Например, выдающийся исследователь, основатель аналитической психологии Карл Густав Юнг считал мифы художественно оформленными проявлениями коллективного бессознательного человечества, проекциями архетипов-первообразов нашей психики в доступную рациональному осмыслению и пересказу действительность.
Как известно, наибольший вклад в популяризацию бессознательного внёс Зигмунд Фрейд, причём бессознательное он сводил исключительно ко всевозможным сексуальным комплексам личности, возникающим на почве конфликта между социально обусловленными требованиями морали и якобы изначально животной природой человека (т. е. кто про что, а вшивый про баню). Юнг, бывший в течение нескольких лет единомышленником Фрейда, затем резко с ним разошёлся, поскольку он понял, что человеческий «софт» («программное обеспечение», т. е. психика) устроен значительно сложнее, чем это представлялось Фрейду. Юнг, в частности, обнаружил поразительное сходство некоторых мотивов снов и болезненных фантазий своих пациентов с сюжетами древних сказаний, а также с алхимическими и астрологическими символами. Это дало ему возможность сформулировать гипотезу о, по крайней мере, двух этажах, или уровнях, бессознательного: сугубо личном, индивидуальном бессознательном сего комплексами и коллективном бессознательном с его архетипами.
Коллективное бессознательное, по Юнгу, — это некая историческая, и даже доисторическая память всего человечества, каким-то образом зафиксированная в мозгу отдельного человека и передаваемая им по наследству своему потомству. Исследуя эту коллективную память, Юнг вышел очень далеко за пределы запретного круга, начертанного позитивной наукой для своих адептов, дабы удержать их в сфере собственного влияния. Мало того что Юнг углубился в дебри мифологии разных народов, он потратил массу времени и сил на изучение всевозможных оккультных доктрин Запада и Востока, в частности, магии, алхимии и астрологии. Правда, при этом Юнг соблюдал предельную осторожность, всячески подчёркивая свою принадлежность к современной науке. Это в общем-то понятно, ведь Юнгу нужно было печататься, выступать с лекциями, а делать это он мог только в рамках выделенного человеческого подмножества, именуемого «учёные». Переход в подмножество «оккультисты» в то время успеха в жизни не гарантировал, да там ведь уже всё было поделено.
Однако, условно говоря, стремясь и замуж выйти, и девушкой остаться, Юнг всё же не мог не подставиться: ведь объяснить с позиций современной биологии, точнее, нейрофизиологии и генетики фиксацию в мозгах отдельных людей архетипов коллективного бессознательного пока никак нельзя, невозможно. Как невозможно объяснить и поразительную универсальность образов коллективного бессознательного, если исходить из гипотезы их физиологической (т. е. осуществляемой при помощи неких протекающих в нашем мире физических процессов) записи в подсознательные слои психики многочисленных представителей человеческого рода. А вот оккультисты с их астралом, эгрегорами и магическими цепями всё это прекрасно объясняют: «персоналки» индивидуальных человекокомпьютеров оказываются через астрал завязаны в единую мировую сеть, этакий психомагический Интернет. Базы и банки данных коллективного бессознательного прекрасно могут передаваться по этой сети на отдельные «рабочие станции» (психомонады индивидуальных сущностей, причём не только человеческих). Ну а небесно-астрологические объекты — Солнце, Луна, планеты, звёзды — в такой психомагической сети являются не чем иным, как генераторами тактовых частот, синхронизирующими работу сети в целом.
