Пальцы Ингра еще раз сжались, потом ладонь умирающего соскользнула на песок.
Андрей поднялся на ноги. Рядом с машиной, сжимая в руках закопченный автомат, сидел на корточках Халеф.
– Он умер? – спросил он.
– Несколько минут. Но он уже не услышит тебя. Сейчас ему хорошо, как никогда в жизни…
– Откуда ты знаешь, как ему было хорошо?
Андрей пожал плечами. На корабле что-то происходило. Из его железных недр раздавались какие-то глухие стуки, потом судно вздрогнуло, под кормой забурлила вода, и на палубу выбралась Касси.
Спрыгнув с пирса, она молча подошла к машине, опустилась перед Ингром на колени. Андрей отвернулся. Ему невыносимо хотелось закурить или хотя бы выпить чего-нибудь. В одном из мешков была арра. Он обошел корму «Пса», развязал брезентовые тесемки и вытащил довольно большую, около литра, бутылку.
– Мы отплываем, – услышал он голос Касси. – Берите его.
– Он просил оставить его здесь, – резко произнес Андрей. – Не трогай его!
По словам капитана Кайна – так назвался загадочный незнакомец с бородой – бандиты, пришедшие вчера вечером, захватили всю команду и ждали своих приятелей, которые собирались удрать на его судне в Хабуран. Сам он, конечно, не имел об этом ни малейшего понятия: уже неделю его экипаж жил на берегу в ожидании некоего таинственного приказа; очевидно, именно этот приказ и отдала ему Касси.
Посудина называлась «Зоркий». Как сказал Кайн, ее построили двадцать лет назад и за все это время ни разу не ремонтировали – но когда разговор зашел о Виланском архипелаге, капитан угрюмо кивнул головой: дойдем, не переживайте… Стоя на корме, под крылом зачехленного самолета, Андрей смотрел, как тает на горизонте полоска галечного пляжа с мертвым Ингром. Он знал, что такое война, более того, за последнее время у Огоновского выработалось нечто вроде профессионального цинизма военного врача – но сейчас, глядя на удаляющийся берег, он испытывал острую боль: боль, порожденную бессилием. Бессилие всегда было его кошмаром.
– Через три дня мы будем на месте, – произнес за его спиной Халеф.
Андрей резко обернулся. Щурясь от яркого солнца, юноша бесстрастно глядел назад, словно отсекая своим взглядом все то, что осталось там, на берегу.
– Я обязан ему жизнью, – вдруг сказал он. – И не смог отдать свой долг.
– Так бывает, – кивнул Андрей. – Увы.
– Там, где я родился, не принято говорить о долгах между людьми. Мы слишком много думаем о долге перед теми, кто привел нас в этот мир. Наверное, это не так уж и важно.
– Теперь – уже нет. Да и никогда, наверное. На самом деле, по принятым в галактике законам, поступок Отцов заслуживает наказания. И вы не должны нести перед ними никакой ответственности. Тем более, это было так давно…
– Ты прав, – задумчиво отозвался Халеф. – Глупо только, что вся история моей планеты оказалась изуродована ими.
– Не так, – поморщился Огоновский. – Если бы не они, и истории-то этой не было бы. Более того, вся история человечества пошла бы по другому пути. Сейчас, через тысячи лет, уже совершенно нельзя сказать, что тут хорошо, а что плохо. Любопытно, в общем-то, то, что религия, в нашем, традиционном ее понимании, у вас так и не возникла. Вера требует подвига, а здесь, на Трайтелларе идеи противопоставления – веры и неверия в контексте добра и зла, – абсурдны. Ваша вера не нуждается в подтверждении, вы знаете, что так оно и было, что Отцы спустились с небес и привели с собой вас. Вы знаете, что они завещали вам верность – но, заметь, не веру. Самопостижение, милосердие – как основные постулаты веры – так же чужды вам, как мне, к примеру, идея служения представителям какой-либо иной расы. Мы, собственно, и воююем-то для того, чтобы не служить.
– Не служить? Я плохо тебя понял. Враг принуждает вас к служению?
– Этот враг стар. Стар настолько, что, несмотря на нашу с ним схожесть, мы, тем не менее, выглядим, скорее, полными антиподами. Это парадоксально, но, увы, факт. Войны возникают по разным причинам. Последняя большая война, которая закончилась больше пятисот лет назад, велась исключительно за территории и ресурсы – то есть, скажем прямо, на уничтожение. И мы их уничтожили. Остатки леггах рассеяны по галактике, и восстановить численность им уже никогда не удастся. А в этой войне речь идет о подтверждении превосходства старых над молодыми. Они проиграли войну в первый же день, но им этого не понять. Поэтому, я думаю, драться нам придется долго.
Халеф скептически покачал головой.
– Мы, возможно, выбрали бы служение.
– Верно. Я понимаю твои мотивы: идея служения могущественным Отцам, пришедшим со звезд, до того глубоко въелась в ваше сознание, что вы готовы служить каждому, кто непохож на вас и способен доказать свою силу. Я думаю, пройдет немало времени, прежде чам ваши дети ощутят себя свободными от этого замшелого бреда и смогут понять, что они – представители могущественной и многочисленной расы, которая никому не позволяет диктовать себе какие-либо условия.
– Я слышу в твоих словах гордыню…
– Нет. Это гордость, а не гордыня. Смирение нам не свойственно – склонив голову один раз, выпрямиться уже невозможно.
Берег исчез из виду. Теперь их со всех сторон окружало море, и Андрей ощутил нечто вроде легкого беспокойства – выросший на суше, он довольно нервно относился к воде, не видя в ней опоры для уверенности.
– Я плохо плаваю, – признался он Халефу. – В корпусе учили, конечно, но с тех пор я если два раза был в бассейне, то это уже хорошо.
– Я тоже плохо, – пожал плечами бен Ледда. – Но сейчас об этом уже поздно вспоминать, тебе не кажется?
Андрей вздохнул и двинулся в сторону мостика. На его нижнем этаже находилось тесное помещение, что-то вроде буфета, где хозяйничал смуглый низкорослый парень, не расстававшийся с большим кухонным ножом. Перед мостиком Огоновский увидел Касси. Девушка стояла на небольшом возвышении, опершись на какое-то вентиляционное окно в палубе, и смотрела, как острый нос корабля режет мелкую волну.
– Касси, попроси этого нашего… повара, чтобы он сделал пару горячих бутербродов с мясом.
Девушка согласно кивнула – она понимала нежелание Андрея общаться с матросами через транслинг.
Большую часть дня он проспал, расположившись прямо на палубе. Корабль почти не качало, и опасения насчет неизбежной морской болезни остались в прошлом. К вечеру Андрей встал, кое-как ополоснул лицо в туалете за рубкой и устроился на носу, неподалеку от приземистой орудийной башни, накрытой грязно-зеленым брезентовым чехлом. Их «Зоркий» шел довольно быстро, из-под форштевня летели пенные брызги, в корме неутомимо гудели турбины, и он наконец расслабился, позволив себе забыть и ледяные скалы, среди которых рухнул его катер, и кошмары заброшенного Бу Бруни. Где-то там, далеко за горизонтом, его ждал родной «Парацельс», товарищи и коллеги, с которыми можно будет наконец спокойно насосаться коньяку и позабыть обо всех приключениях, выпавших на его долю.
