На одной из таких остановок в наушнике Самурая раздался голос прапорщика:
– Командир! Они объявились...
– Сколько?
– Как и было – четверо... Проредить?
– Не надо... Что делают?
– Рвут одежду в кустах. Лезут напролом к остову машины...
– Будут минировать подступы... – решил Самурай.
– Я сомневаюсь, чтобы у них был с собой запас мин.
– Машину-то они чем-то взорвали...
– Шашками... А на тропе мины нужны...
– Присмотрись внимательно...
– Я уже каждого «ощупал». Нет мин...
– Тогда поставят «растяжки»... И будут караулить нас со стороны дороги...
– Почему со стороны дороги?
– Они будут загонять нас в горы... Повыше... Постараются загнать в сухое русло Хулхулау и не выпустить оттуда... Чтобы мы пошли туда, нас следует на дорогу не пускать...
– А мы, товарищ капитан? – спросил слушающий разговор младший сержант Лаврентьев.
– А мы по берегу пойдем... По одному, потом по другому... Потом еще что-нибудь подыщем... Не переживай... Путей на наш век хватит...
Капитан никогда не возражал против профессионального любопытства подчиненных...
– Сворачиваем с тропы... – дал он команду. – Правее забирай... Там уже можно без тропы спускаться... И – осторожнее... Про страховку не забывать!
И посмотрел на небо – скоро ли стемнеет...
* * *
Младший сержант Олег Лаврентьев сунул руку в карман разгрузки, вытащил «подснежник» и показал старшему сержанту Лехе Колоскову, что выключает. Тот понял и выключил свой «подснежник». Подобные действия в отряде не редкость, о них заранее было оговорено. Командиры отделений оказались рядом.
– Разговоры все слушал? – поинтересовался Олег с недоброй и какой-то горькой усмешкой.
– И что? – Леха был настроен мрачно, и это было заметно даже при том, что он вообще был от природы неулыбчивым человеком.
– И какое впечатление?
– Какое еще впечатление... – Леха сердито отмахнулся. – Впечатляться в казарме будем... Сейчас не до того...
– Впечатление от всех наших действий...
– А какое мне дело до впечатлений... Ведет Самурай, и пусть ведет... Он знает, что делает... Ты – не знаешь, я – не знаю, прапор тоже, кажется, не знает... А Самурай знает...
– Прапор – снайпер... Для него винтовку добывали... А дальше что?
– А что дальше? – повторил Колосков.
– Слышал, как снайпер их из этой винтовки крошит?
– Слышал...
– А ты думаешь, у них другой такой винтовки нет?
– Думаю, нет... Иначе за нами бы так не гнались... Если даже менты против нас, значит, другой такой винтовки нет...
– Пусть нет такой, пусть другую винтовку найдут... Снимут капитана, что будем делать?
– Кто-то команду примет... Наверное, прапор...
– А он тоже не знает, что делать и куда идти...
– А радист на что? Свяжутся со штабом, там подскажут... И не хорони Самурая раньше времени... Не загадывай... Примета нехорошая...
– А насчет машины ты слышал базар?
– А что – насчет машины?..
– Взорвали, вроде как, и хорошо... Самурай словно даже обрадовался...
– А ты помнишь, что он приказал ничего в машине не оставлять? – в свою очередь задал вопрос Леха.
– И что?
– Значит, знал, что взорвут... Машину «подставили»...
– Я про то же и говорю... – согласился Олег. – Непонятно, зачем это надо и как нас «снимать» отсюда будут...
– Впервой, что ли? Вертолетом снимут...
– А зачем машину взрывать?
– Чего докопался... Спроси у Самурая, если такой любопытный... Еще спроси, зачем ему карта Веденского ущелья, хотя до ущелья еще топать и топать, а «метро не ходит, в такси не содят»... Может, он тебе весь план и цели операции разжует...
Лаврентьев вздохнул. У командира соседнего отделения он не нашел отклика на свои мысли. Сам же Олег в поведении Самурая, в его разговорах с солдатами чувствовал какое-то неестественное напряжение. Оно не было открытым, но напряжение присутствовало, и командир отделения это замечал. Лехе проще – он будто железобетонный. Ему прикажут, он пойдет, а Олегу всегда хотелось знать больше. И когда он не знал, он чувствовал раздражение.
Сейчас Олегу казалось, что Самурай словно бы специально вызывает на себя большие силы противника, будто бы отвлекает их от чего-то другого, более важного. Но ведь это опасная игра. Все силы боевиков контролировать невозможно. А уж тем более силы чеченских милиционеров, действующих заодно с бандитами. Какой-то отряд, или, как их здесь называют, джамаат, появится неизвестно откуда и встретит группу засадой... Что тогда делать? Куда бежать, если бежать некуда – кругом одни враги. Раньше можно было на местных милиционеров положиться, вызвать их из райцентра, они и прикроют, если есть необходимость. А теперь от местных милиционеров прикрыть вообще некому...
Зачем такой риск? Может, группу просто «подставляют», жертвуя солдатами ради каких-то своих целей?.. О таких случаях уже приходилось слышать, и Олег не хотел быть пресловутым ягненком для заклания...
* * *
Александр Родионов еще на срочной службе служил снайпером. Сначала окончил специализированную снайперскую школу, окончил с отличием, и сразу был отправлен служить в спецназ ГРУ. А после службы, втянувшись в новую профессию, еще и двухмесячную школу прапорщиков окончил. И в той же Моздокской бригаде служить остался, в которой солдатом служил.
До службы Родионов окончил техникум, мог бы по гражданской профессии работать мастером в механическом цехе любого завода. Но не любил он заводы. А снайперское дело считал искусством, и влюблен был в это искусство самозабвенно.
Про нервные срывы других снайперов Родионов порой слышал. Все шло нормально, но в один прекрасный момент кому-то становилось вдруг трудно убивать человека, который находится от тебя далеко, ничем тебе в данный момент не угрожает и вообще не подозревает о твоем существовании. Такое случилось с бывшим напарником Родионова старшим прапорщиком Соловьевым. Именно Соловьев когда-то говорил Родионову, что снайперское дело – это искусство, требующее терпения, ума, расчета и многого-многого другого. Именно Соловьев когда-то объяснял сержанту срочной службы Родионову, что никогда нельзя принимать мишень, в которую стреляешь, за человека. Это мишень – и только, сложная, подвижная, не желающая получить пулю, но – мишень. Всегда невозмутимый, спокойный и уверенный в себе, Соловьев в один прекрасный момент превратился вдруг в плачущего психопата... Его сначала отправили в гарнизонный госпиталь, в нервное отделение, оттуда перевели в психиатрическое отделение окружного госпиталя, а потом и вовсе комиссовали из армии как человека психически больного. Но уроки старшего прапорщика Родионов хорошо помнил – нельзя мишень представлять живым человеком.
