Капитан и здесь, как и на других занятиях, не признавал оценки «удовлетворительно». Нельзя подкрадываться скрытно на такую оценку, считал он. И был прав. Старший сержант Колосков хорошо помнил эти занятия и сейчас понимал, что помогает ему идти, ползти, перескакивать, не отставать от капитана и оставаться неслышимым и невидимым для всех, кроме разве что прапорщика Родионова с его тепловизором, от которого спрятаться невозможно...
В левой руке автомат, в правой лопатка... И – вперед, за капитаном, который даже в согнутом и скрюченном состоянии тела, когда нет возможности ориентиры проверить, шел уверенно, словно по дороге передвигался, и на указатели посматривал. Старший сержант Колосков пытался определить место, где они находятся, тоже ориентируясь на дистанцию, которую уже прошли, на затраченное время и на рельеф местности. Кажется, получалось, но точно сказать можно было бы только после того, как поднимешься в полный рост. Колосков учился на ходу...
Система жестов в спецназе разработана давно и всеми бойцами и офицерами хорошо понимается. И если Самурай подавал знак «внимание», старший сержант ни в коем случае не рвался обогнать командира роты, а замирал и прислушивался.
Но ориентация во времени при таком передвижении теряется. Казалось, что давно уже, больше часа, они добираются до первого поста, а часы показывали, что и десяти минут не прошло. Но до первого поста все же добрались. Самурай обернулся, сделал несколько жестов, и Леха понял, что капитан оставляет его одного снимать этого пулеметчика, а сам движется дальше. Возражать при исполнении боевого задания не полагается, и Колосков поправил в руке лопатку – чуть-чуть довернул лезвие так, чтобы острие шло точно по траектории движения его руки.
Самурай уже исчез в кустах впереди. Он обходил, вернее, обползал место поста по небольшому полукругу. А Леха чуть приподнялся. Ему предстояло теперь гусиным шагом передвигаться, а ближе к посту уже и чуть выше подняться, но тоже двигаться на согнутых ногах.
Леха не задумывался о том, что и для чего он делает. Он все выполнял так, как учили. И появился у бандита с пулеметом со стороны спины. Тот не слышал приближения старшего сержанта и с увлечением ковырял в носу. Велико было искушение что-то сказать бандиту, чтобы увидеть его удивленные глаза. Это искушение у каждого бывает. И многие даже позволяют противнику схватиться за оружие... Но чтобы позволять себе такое, говорил Самурай, следует долго воевать... И опыт иметь огромный... А у солдата такого опыта быть просто не может... Поэтому солдатам рекомендовалось работать чисто по-спецназовски. Без посторонних звуков, без эффектов – делать свое дело и уходить...
Леха не позвал часового. Он просто совершил последний прыжок и остро отточенным ребром малой саперной лопатки надвое расколол затылок врага. После этого, даже не глядя на дело рук своих, взял пулемет и пополз дальше догонять Самурая.
* * *
Старший сержант и правда догнал командира роты. Тот стоял на одном колене, вытянув вперед голову, и прислушивался. Только остановившись и замерев рядом с Самураем, Колосков услышал недалекий разговор. Говорили двое, но разговаривали по-чеченски, и понять ничего было невозможно. Однако капитан слушал так, словно понимал. Потом повернулся к Лехе. Показал ему место – значит, здесь следует ждать. Дал понять, что двоих разговорчивых в засаде не следует трогать. И, не сомневаясь, что понят, все так же беззвучно отправился дальше, туда, где стояла когда-то машина спецназовцев...
Звук все же вскоре донесся. Правда, старший сержант Колосков не сомневался, что звук этот произвел не Самурай, а боевик в засаде. Судя по звуку, он повернулся и стукнул пулеметом о камень. Для человека в засаде это недопустимо. Это даже Леха знал, а он, хотя и контрактник, но все же не профессионал еще в военном деле. Чтобы стать профессионалом, таким, как, скажем, капитан Рудаков, надо еще учиться и учиться, тренироваться и тренироваться... И опыт приобретать... Но Колосков не позволил бы себе издать такой неосторожный звук. И звук этот, кажется, привлек не только его внимание.
Двое впереди прервали разговор и поднялись. Сквозь кусты были видны только макушки их голов. Боевики прислушивались...
– Мовсар, Беслан! – крикнул один из них.
Никто не ответил. Последовало еще несколько фраз на чеченском. И боевики двинулись в ту сторону, куда пополз Самурай. Леха легко определил по шагам, что оба ушли. Не слишком стараясь ступать неслышно или просто не умея этого делать правильно. И еще старший сержант не услышал, как они взяли оружие. Ему показалось, что они без оружия пошли. Силуэты просматривались сквозь кусты. Но точно определить, вооружены боевики или нет, Леха не мог.
Но там, впереди, был капитан Рудаков. Конечно, он должен был услышать эти шаги, как наверняка услышал обращение. И все же старший сержант сделал предупреждающий знак – подушечкой пальца провел по микрофону, чтобы издать легкий скрип. И услышал в ответ такой же сигнал. Значит, Самурай все понял и ситуацию контролирует.
Не беспокоясь больше за командира, Колосков проявил инициативу – оставил пулемет убитого боевика на земле под кустом, сделал несколько шагов вперед и сразу обнаружил у камня место засады. Здесь рядом лежали два пулемета и снайперская винтовка «винторез». Леха сначала отнес пулеметы, потом вернулся за винтовкой. Лучше лишний раз сходить на такую короткую дистанцию, чем стукнуть металлом о металл.
* * *
Самурай появился из кустов неожиданно. Несмотря на то, что передвигался он быстро, слышно его все же не было. Сейчас уже можно было бы и словом перекинуться, но капитан продолжал играть в молчанку и только одобрительный знак сделал, как только пулеметы увидел. Он тоже, хотя и разговора об этом не заходило, прихватил пулемет убитого боевика.
Назад шли, лишь едва пригнувшись. О том, чтобы передвигаться ползком, уже не думали.
– Командир, машина приближается... – предупредил по «подснежнику» прапорщик Родионов. – Надо заканчивать...
– Идем уже... – прошептал Самурай в микрофон. – Ты снимайся и в прицел следи за обстановкой издали, по возможности страхуй, но без нужды не стреляй... Мы догоним...
– Понял... Пошел... – прапорщик был сдержан и краток.
Движение продолжилось в той же тишине. Только теперь шли быстрее, пригибались не так сильно и вообще старались не говорить. Однако показать себя пришлось...
– Самурай!.. – вдруг раздался истеричный голос. – Самурай! Где ты?..
Капитан Рудаков остановился и обернулся. Поднял было пулемет, но опустил. И только крикнул в ответ громко, спокойно и с откровенной усмешкой:
– Что ты хотел спросить, Хамидрашид?
– Вернись... Убей и меня... – Голос бандита дрожал и вибрировал, звуки срывались с низких на высокие и снова возвращались на низкие. Здесь, среди кустов, эхо не может возникнуть. Это не горы... Но казалось, что оно возникло. Так много эмоций было вложено в слова, так много страсти и отчаяния, что возник эффект эха.
Самурай засмеялся. Не громко, не желая врага оскорбить смехом. Достаточно с него слов:
