– Валяй!
Теперь уже и Самураю со старшим сержантом Колосковым было видно группу, стоящую отдельно от остальных милиционеров. И нетрудно было определить при свете луны, что это именно Хамидрашид со старшим лейтенантом и радист с рацией, выставленной на камне, чуть в стороне. Выстрела опять слышно не было, но какая-то сила оторвала от эмира вплотную подошедшего к нему старшего лейтенанта милиции. Хамидрашид быстро среагировал и отпрыгнул за камень, на котором стояла рация. Второй выстрел разнес рацию, и впечатление было такое, что стреляли в прячущегося Хамидрашида. И тут же вступили в разговор пулеметы. Начало активной стрельбы послужило командой солдатам, ждущим неподалеку на берегу. Им было не видно лагеря. Тем не менее, где он находится, солдаты знали и потому послали одну за другой, с интервалом в минуту, две осветительные ракеты. И сами начали бесцельно стрелять по кустам на берегу. Приказ был простой – расстрелять по кустам по три «рожка», чтобы создать видимость активной подготовки к атаке. И если самой атаки не последовало, то, как должно было показаться милиционерам, только благодаря приказу Хамидрашида – отстреливаться...
Но пулеметы быстро свое дело сделали. Две ракеты неплохо освещали русло реки, но они не зависали в воздухе, а пролетали над лагерем, как и было приказано их пускать, и только его освещали. Самурай со старшим сержантом увидели все, что хотели увидеть. Лишь половина милиционеров сумела уместиться за каменной стеной, построенной в качестве защитного экрана для костра. Остальные заметались, но залечь где-то так, чтобы чувствовать себя в безопасности, было невозможно, потому что все крупные камни ушли в стену.
Пулеметы смолкли, но автоматы продолжали стрелять. И милиционеры, опомнившись, начали отвечать очередями неведомо куда, потому что противника не видели. Большей частью стреляли в сторону берега, предполагая, естественно, атаку оттуда, из-за кустов, скорее, чем с открытого пространства русла. Дважды ухнули подствольные гранатометы. Но и в кого гранаты посылать – тоже видно не было, а эхо в тесном ущелье гуляло так, что уши закладывало, и казалось, что огонь ведется со всех сторон, в том числе и сзади...
Стихло все так же неожиданно, как и началось...
* * *
Капитан Рудаков и старший сержант Колосков в быстром темпе отошли вместе с пулеметами еще в самый разгар автоматной стрельбы, как только пролетела и погасла вторая ракета. Понимали, что потом милиционеры могут опомниться и обстрелять плохо защищенное место, откуда их самих только что расстреливали пулеметчики. А после света ракет бегущих в темноте людей заметить трудно. Треск же автоматных очередей с двух сторон перекрывал их громкие шаги. А несколькими минутами позже, когда и автоматная стрельба с одной стороны стихла – оба солдата достреляли свои три магазина и начали отход к постам своего лагеря, где их должен был встретить младший сержант Лаврентьев и доложить Самураю. С другой стороны можно было идти не прячась, потому что расстояние и поворот реки сделали дорогу безопасной.
– Родионов!
– Я, командир... Продолжаю наблюдение...
– Мы у другого берега рядом с тобой. Что там?
– Пока лежат... Устали, отдыхают... Только эмир Хамидрашид Бесстрашный, пригнувшись, перебегает от одного к другому. Изучает, что у него осталось в наличии... И вместе с радистом попытался рассмотреть рацию... Рассматривать там, как я понял, нечего... Вдрызг!..
– Нормально, «собирай шмотки» и догоняй... Мы идем не торопясь на твою сторону...
Прапорщику Родионову не нужно было много времени, чтобы «собрать шмотки». И едва Самурай со старшим сержантом Колосковым приблизились на расстояние видимости к обрыву левого берега, как снайпер оказался рядом. Конечно, его винтовка не слишком легкое оружие, но Родионов научился на открытом месте, где длинный ствол за ветви не зацепится, носить ее на плече, и это облегчало ему передвижение. Пулеметы при переноске, несмотря на стандартные ремни, были менее удобны, но ни капитан, ни старший сержант не жаловались.
– Товарищ капитан! – раздался в наушнике голос младшего сержанта Лаврентьева.
– Слушаю, докладывай...
– Оба вернулись... Все благополучно...
– Пусть отдыхают... Сильно мы шумели?
– Звук был такой, словно два артиллеристских полка сошлись... Эхо, товарищ капитан... До Автуров, наверное, шум дошел...
– Минут через двадцать будем на месте... Тогда всех поднимаешь. Работа будет авральной... Сам бы хоть двадцать минут поспал...
– Я семижильный... – ответил младший сержант. – Сутками могу не спать...
Лаврентьев явно напрашивался на похвалу... Или на испытание...
2. НЕЛЬЗЯ ЩАДИТЬ ПРЕДАТЕЛЯ
Эмир Хамидрашид Дадашев возвращался в свой лагерь возбужденный и агрессивный, с клокочущей в груди злостью. Сердце стучало, в голове плыл горячий туман, кулаки сжимались и разжимались, словно он готовился кого-то ударить. Отправлялся он в разведку с иными чувствами. В груди тоже клокотала злость... Тогда он желал только отомстить Самураю за гибель своих людей и за насмешку...
Теперь же Хамидрашида самого грызли сомнения, правильно ли он сделал, согласившись сотрудничать с Самураем, и не давала покоя обида за предательство со стороны своих же людей, причем не одного человека, а сразу нескольких, потому что люди, с которыми идешь в бой, тоже становятся своими. Он не помнил, как в голове мелькнула мысль, что пулеметы мгновенно сделают из толпы ментов гору трупов и при этом сам не предупредил ментов. Он помнил только, что был отдан приказ убить его, Хамидрашида, когда его используют по полной программе, когда он станет ненужным и опасным человеком. Убить ударом или выстрелом в спину. Но больше всего Хамидрашиду было неприятно предательство пулеметчика Беслана. Не полагается плохо думать о погибших, тем более о погибших и еще не похороненных, тем не менее Хамидрашид не мог думать о предателе хорошо. Он ведь раньше много раз разговаривал с Бесланом о его дяде. Иногда даже подшучивал из-за такой родни... И ни разу в душу не закралось подозрение, что Беслан может предать, хотя Хамидрашид всегда считал себя человеком проницательным. Сам он считал себя не способным на предательство, не видя предательства в том, что он, по большому счету, сегодня подставил толпу милиционеров, и потому, считая себя человеком благородным, не хотел других подозревать в предательстве. Тех, кому верил... Ментам он верил не всем, но еще недавно верил давнему другу своего отца подполковнику Тамирханову. Надежда на эту веру и сейчас даже, после разговора с Самураем, чуть-чуть теплилась в душе. Верить хотелось не в предательство, а в военную хитрость капитана спецназа. Но это все можно было легко проверить, и даже сам капитан Рудаков предложил вариант проверки, обещая в этом случае подстраховать Хамидрашида. Такое предложение сняло почти все сомнения, оставив только маленькую долю их где-то в глубинах сознания, и Хамидрашид согласился с предложением о сотрудничестве. Но – только после проверки...
* * *
По дороге в лагерь милиционеров Хамидрашид старался успокоиться, чтобы иметь холодную голову в сложном разговоре со старшим лейтенантом Габиевым, но это эмиру никак не удавалось сделать. Возбуждение и раздражение по мере приближения к потенциальным предателям, которые желают использовать его опыт и боевые качества командира, а потом от него предательски избавиться, только нарастало.
