– Это ты у меня спрашиваешь?
– На вершине холма Берсанака не просматривался через тепловизор, хотя должен был «светиться». Значит, сидел под землёй. Может, здесь тоже что-то такое же есть?
– Слышали? – вопрос Матроскина к солдатам относился. – Иногда даже Тенор бывает прав, запомните… Ищем «что-то такое же»… Может, вход в какое-то убежище… Если есть вход, туда должна талая вода подтекать… Это – обязательно, это – закон природы… Следы воды смотрим, обтекает по сторонам или под лежачий камень сочится… Искать… Внимательно, но в темпе…
Судя по тому, как петлял перед этим Гойтемир, как он хитрил и старался ввести в заблуждение преследователей, он не потерял хладнокровия и способен на любой нестандартный ход. И вполне мог бы умышленно оставить след там, куда идти не собирался. Это тем более вероятно, что дальше в том же направлении, если Гойтемиру так же спешить, как он якобы спешил и как требовала так обстановка от человека, однозначно мыслящего, ему опять необходимо было бы лететь, чтобы следов не оставить. Он не летел, но и следов не оставил. Резонно было бы предположить, что он вернулся выше, где был какой-то вход в тайное убежище. Спецназовцы ГРУ сами были большие мастера подобные убежища строить и обязаны были предполагать такое же умение у других. И потому Матроскин, ещё раз осмотревшись, покинул лес, где, казалось бы, так легко спрятаться и куда должен был бы, согласно элементарной логике, устремиться Гойтемир, и поднялся чуть выше по только что пройденному пути, чтобы повторить поиск.
Естественно, вход в предполагаемое убежище не мог быть на ровной земле, а прятался, если таковой был в действительности, под каким-то камнем, который можно было бы поднять или сдвинуть. Взгляд переходил с одного камня на другой, отыскивая возможные несоответствия природному расположению, проверял вероятные направления потоков талой воды, осматривал почву вокруг камней, но ничего подозрительного капитан не находил.
– Тенор, ты тоже по склону пошарь… Может вход светиться?
– Через камни? – скептически отнёсся к предложению старший прапорщик. – Если только под камнем костёр разведут… Но я попробую…
– Товарищ капитан… – позвал солдат с правого фланга. – Здесь след…
– Иду… – заспешил Матроскин.
До солдата, показывающего пальцем в землю на самой опушке леса, было недалеко, и через минуту, дважды по пути поскользнувшись и удивившись, как не скользил здесь Гойтемир, капитан оказался у следа. След был почти таким же, как первый, найденный самим Матроскиным. Гойтемир тоже, похоже, спешил. И, несмотря на то что первый след был найден уже в лесу, а второй только на опушке, второй был более свежим, потому что здесь лес начинался значительно ниже.
– Тенор, пошарь вокруг… – потребовал капитан.
– Внимание… – вдруг серьёзно отозвался старший прапорщик. – Если смотреть от вершины и вниз, то на одиннадцать часов… У него убежище на дереве… Не оборачивайтесь, он держит вас на прицеле… Стрелять?
– А ты предпочитаешь, чтобы он в нас стрелял? – спросил капитан с лёгким раздражением. – Постарайся просто ранить…
– Он с дерева свалится – всё равно разобьётся… Высоко сидит… А моя винтовка, даже если в ногу попаду, ногу оторвёт…
– Тогда оторви ему кисть… Чтобы стрелять не мог… – капитан говорил и никак не показывал, что знает, откуда ему самому можно ждать автоматной очереди. Он просто по сторонам смотрел, словно бы в поисках других следов.
Солдат тоже вёл себя нормально. И никак не показывал, что он осознаёт опасность.
Выстрел раздался не громкий. У винтовки хороший глушитель. Наверное, звук падения тела и треск ломаемых ветвей был гораздо более эффектным, чем сам выстрел. Да и донёсся он до спецназовцев исключительно благодаря микрофону «подснежника».
Только после этого Матроскин бросился на звук ломающихся ветвей, на ходу высказывая вроде бы и с юмором, но серьёзную претензию:
– Зачем же ты его сбил… Неаккуратный и жестокий ты человек…
– Ну вот, и опять я виноват… Кисть автомат держала. Я в кисть попал. Автомат, похоже, срикошетил, и шлёпнуло его… Куда пуля угодила, уже и не пойму…
Но добежать до Гойтемира, пока он ещё был жив, капитан не успел. Там, под деревьями, гулко ухнул взрыв гранаты… Бандит чувствовал, видимо, что всё кончено, и боялся потерять сознание до того, как к нему приблизятся преследователи. И потому взорвал гранату раньше…
– И на том тебе, бандит, спасибо… – сказал Матроскин, подходя ближе, но в пяти шагах остановился в раздумье.
– Аврал, у покойного ещё гранаты остались? – ехидно спросил старший прапорщик.
– Скажи мне на милость, кого ты убил? – последовал невозмутимый вопрос.
– Гойтемира, я полагаю… Это разве не Гойтемир? – удивился Соловейко. – Может быть, это сам Берсанака?
– Я бы и сам хотел знать, кто это такой… – сказал капитан. – И почему он взорвал себя… Без причины не взрывают гранату у своего живота.
Убитый был не в башмаках военного образца, оставляющих большие следы, а в простых резиновых сапогах, которые были меньше оставлявших след башмаков минимум на три размера…
– Продолжаем поиск… Возвращаемся на склон… Там должно быть какое-то убежище…
А сам подошёл к погибшему, не вовремя вообразившему себя птицей, и забрался в карман камуфлированной куртки, чтобы поискать документы. В Чечне люди предпочитают всегда носить документы с собой, чтобы потом не просидеть несколько суток до выяснения личности в ментовском сыром подвале, если вдруг какой-то случайный патруль пожелает узнать, кто ты такой. Документы оказались и у погибшего. Капитан вытащил паспорт и ещё какие-то бумаги, аккуратно сложенные и спрятанные в целлофановый мешочек.
– Гилани Аслабикович Чочиев… – прочитал Матроскин вслух. – Можно подумать, что это родной брат Алхазура Аслабиковича Чочиева…
И достал трубку мобильника…
2
Темнота угнетала. И она казалась опасной рядом с таким человеком, как Берсанака Гайрбеков, потому что при обострении ситуации от Берсанаки ждать хорошего не приходилось. Он готов любым человеком прикрыться в случае необходимости, как уже прикрылся своей младшей сестрой, которую, как сам говорил, всегда любил больше других братьев и сестёр и о которой больше других заботился, когда заменял в семье отца, как и полагается старшему сыну. Правда, Берсанака не разрешил Гойтемиру «убрать» сестру, как посоветовал бы поступить в этой ситуации Док, чем заслужил неодобрение полковника. Но родственные отношения есть родственные отношения, и пусть у разведки свои законы, которые часто этим отношениям противоречат, Док Доусон вмешаться не посмел. Именно так: не посмел, зная, что находится на Кавказе, где живы и действуют свои многовековые устои чести и родственных отношений. Сам же Берсанака понимал, что сестру арестуют, и он, может быть, и имея возможность спрятать её, пожертвовал Айбат, но не делом, ради которого он сюда прибыл, пожертвовал, предоставив ей самой выкручиваться из положения, в которое она попала, укрыв брата. А уж посторонним человеком он пожертвует тем более. Просто из опасения, а даже не из-за сложности ситуации. Так он пожертвовал Микаилом Чочиевым, приказав Гойтемиру пристрелить парня, потому что Микаил всего боялся и в случае провала сдал бы всех. А провалиться Микаил вполне мог. Он постоянно курсировал между Берсанакой и теми людьми, на которых можно было положиться в округе, – отлаживал связи. Боялся работать, но работал. Это Гайрбекова не устраивало. Точно так же он может пожертвовать и любым другим, в том числе и полковником. Тем более что открыл полковнику свою, как он выразился, «берлогу», хотя желал бы держать её скрытой от посторонних. Это ещё одна причина, по которой следует Гайрбекова опасаться. Так здраво оценивал своего проводника Док Доусон и потому был постоянно настороже: в темноте руку держал на рукоятке пистолета так, чтобы большой палец одним движением мог опустить предохранитель. А патрон в патроннике Док держал всегда досланным..
