Света узких окон явно не хватало, чтобы разобраться с предметом бандитского туалета.
– Собака… – показал Половинкин на проколы в материи. Проколы в самом деле походили на следы собачьих клыков. – Собака в ногу вцепилась…
– Опять собака… Это становится интересно… Я старый собаковод, кстати. У меня дома два мопса живут… Ох и злые, гады… Жену уважают, а мне шагу ступить не дают…
– Здесь не мопсы… Здесь покрупнее…
– Вот и я к тому же… А не позвать ли нам сюда ментовскую собаку? Может, след возьмёт?
– Есть смысл попробовать…
– Муромец! Слышишь меня? – вызвал старший лейтенант по «подснежнику» младшего сержанта Игумнова.
Бетонированные стены не стали помехой на таком незначительном расстоянии. Связь была устойчивой.
– Слушаю, товарищ старший лейтенант.
– Мент с собакой никуда не уехал?
– Здесь ждёт… В машине сидит…
– Гони его сюда, с собакой, но без машины…
– Понял…
Старший лейтенант вышел на холм.
– Всем, внимание! Собака будет работать по следу. Постарайтесь держаться подальше от неё и пока не затаптывайте возможные следы. Отдохните на местах. Собаку сейчас приведут…
Сам Викторов осмотрелся, вспоминая, каким путём шли спецназовцы, и прикидывая, какой путь могли бы выбрать для отступления бандиты. Но такой осмотр ничего не дал. Берсанака с Доком могли бы выбрать любое направление, и только они сами знали, куда им следует идти.
– Транзит, слышишь меня? Я – Аврал…
Капитан Матроскин, видимо, не утерпел и поднялся на вершину соседнего холма, чтобы иметь прямую связь со старшим лейтенантом Викторовым.
– Слышу нормально… Попробуем пустить по следу собаку…
– Работай, Родион. Обрати внимание на камни. Где-то у них система нор. Под землю проваливаются. Гойтемир ушёл под землю. Мы не нашли следов. Берсанака с Доком тоже не могли успеть проскочить мимо вас. Скорее всего, они тоже в норе…
– Тем более что кто-то из двоих ранен. В бункере окровавленные бинты и окровавленные штаны, порванные собакой. Рана, судя по всему, серьёзная и сильно кровоточит…
– Раз тем более, значит, тем более… – согласился капитан. – Но вот и собака опять появилась… Ищи связь… Собака в деле неспроста зарыта… Соображай… Спроси мента… Все случаи в округе, связанные с собаками… Он может быть в курсе…
– Бешеный кобель, товарищ капитан… – вмешался в разговор младший сержант Игумнов. – На нас с Жабоедовым бросался. Мент еле удержал его на цепи… Сожрать был готов. На других ничего, а на нас бросается… Армию, что ли, не любит… Хотя и на капитана Лактионова тоже бросался. Но не так, как на нас…
– Муромец, у «крапового» капитана есть связь со своими?
– В «Тигре», товарищ капитан, рация…
– Попроси Лактионова подняться на холм. Я тоже туда иду…
– Понял, товарищ капитан…
* * *
К бункеру поднялся младший лейтенант милиции Идрис Дударков со своим белым кобелём, отстав от мента на десять шагов, чтобы обезопасить себя от собаки, подошёл капитан Лактионов, а с другой стороны поднялся капитан Матроскин со всей своей командой.
Матроскин сразу шагнул к ментовскому младшему лейтенанту, словно проверяя реакцию собаки на военных, и протянул документы убитого снайпером Гилани Аслабиковича Чочиева. Собака не отреагировала. Капитан переглянулся со старшим лейтенантом Викторовым.
– Скажи-ка мне, младший лейтенант, твоя собака на всех не бросается. Как она выбирает, на кого броситься следует?
– А ты у собаки спроси… – пожал плечами участковый. – Давайте работать, а то скоро темнеть начнёт… Могут проблемы возникнуть…
– Какие? – поинтересовался Викторов. – Собака плохо видит в темноте?
– Собака хорошо видит в темноте. Но это не немецкая овчарка. Это кавказская… Она вообще-то не для следовой работы предназначена, а для охранной. А охранник – он всегда охранник. Повышенная агрессивность. В темноте агрессивность утраивается. Плюс к этому врождённая доминантность породы – Сармат везде старается доказать, что он хозяин. А в темноте, в своих, как он считает, владениях, это проявляется особенно. Чьи документы? – младший лейтенант раскрыл паспорт и тут же с удивлением присвистнул.
– Знакомая личность? – среагировал на свист Матроскин.
– Очень даже знакомая. Два месяца за ним гоняемся. Всё без толку. Знали, что где-то рядом бродит. Видели его несколько раз около села. Но ни разу ухватиться за след не получилось… Осторожный, гад. При первой опасности сразу срывается…
– Бандит?
– Бандит… Семью вырезал, дом обокрал…
– К Алхазуру Аслабиковичу Чочиеву он какое отношение имеет?
– Родной брат. Старший… Что с ним?
– Был ранен, при нашем приближении сам себя взорвал гранатой. Не самая красивая смерть, когда кишки разбрасывает на два десятка метров вокруг…
– Он это заслужил… Где труп?
– Под соседним холмом. Что он мог в лесу делать? У него на дереве было замаскированное гнездо наподобие вороньего. Потом тебе солдаты покажут, проверь, что там есть. Похоже, гнездо достаточно старое, но внешние ветви для маскировки менялись недавно. Долговременное убежище. Но это всё попутное. Меня сейчас больше другое интересует… Но ты прав, пока светло, займись следом…
Собака и вправду вела себя вполне лояльно по отношению к военным. По крайней мере, не проявляла агрессивности. Но стоило появиться на вершине капитану Лактионову, как шерсть на загривке у пса встала дыбом, нос сморщился, и послышался грозный низкий рык. Младший лейтенант Дударков натянул тяжёлую цепь, заменяющую ему поводок.
– Невзлюбил он меня… – усмехнулся «краповый» капитан. – За что, интересно?
– Приступай к работе, – поторопил Матроскин мента. – Викторов, обеспечь…
Старший лейтенант быстро шмыгнул в дверь бункера и вернулся оттуда с окровавленными штанами от камуфлированного костюма.
– Предмет одежды… Запах должен остаться устойчивый…
– Должен, – согласился Дударков. – Кто из них ранен?
– Или Берсанака, или Док…
– Берсанака высокий. Ему эти штаны коротки…
– Значит, Док…
Викторов шагнул ближе.
– Эй-эй-эй… На камень положи и отойди… Что-то здесь не так…
Капитана Лактионова, к которому Сармат оказался неравнодушен, рядом не было, он отошёл в сторону для беседы с капитаном Матроскиным, но собака, как заметили все, тянула носом и проявляла теперь уже повышенную ярость. Шерсть торчала уже не только на холке, но и на всём мощном теле, верхняя губа поднялась, обнажая сильные кривые клыки, а из горла выходило угрюмое утробное рычание, готовое вот-вот сорваться на яростный рёв.
