Тем временем в Британской Колумбии наставник Фолкнера Марк Шаллер и его молодой сотрудник Дэмиэн Мюррей занялись вопросом о том, не является ли ксенофобия, а также такие формы поведения, как экстраверсия и сексуальная открытость, объектом влияния болезней. Так же как в случае с ксенофобией, интроверсия и сексуальный консерватизм представляются неплохими средствами социальной профилактики распространения болезней. Совместными усилиями Финчер, Торнхилл, Шаллер и Мюррей пришли к выводу о том, что ключевым элементом разницы между культурами и индивидами практически всегда является заболеваемость теми или иными болезнями. Именно болезни сделали нас такими, какие мы есть сейчас. Во всяком случае, в сей факт твердо уверовали все эти ученые мужи, будучи до мозга костей индивидуалистами, рожденными в обществе с низкой распространенностью инфекционных болезней.
Некоторые связи между заболеваемостью и поведением и в самом деле безупречны. Например, люди, живущие в аграрных районах тропиков, регулярно выискивают друг у друга вшей, чем очень редко занимаются жители Нью-Джерси или Кливленда. Эта разница обусловлена разным количеством эктопаразитов в этих местах. Никто не будет искать заведомо отсутствующих вшей в волосах родственника, но что можно сказать о других формах поведения, которые глубоко связаны с нашим представлением о собственной идентичности? Отличаются ли они друг от друга в зависимости от уровня заболеваемости в тех районах, где мы родились? Свиной грипп стал уроком, показавшим, что, вероятно, это так. В 2009 году над человечеством нависла новая угроза – свиной грипп, вызываемый штаммом H1N1. Каждый, кто хотя бы иногда включал телевизор, знал, что надо проявлять бдительность. И что стали делать люди? В Мексике люди перестали целоваться, приветствуя друг друга при встречах. Мало того, они перестали здороваться за руку. В некоторых городах отменяли авиарейсы, в частности из регионов с неблагополучной эпидемиологической обстановкой. Другими словами, люди ограничили физические контакты с незнакомцами. То есть стали ксенофобами и, как муравьи, разделились на мелкие группы. Общественные активисты стали призывать к отмене авиарейсов из других стран. Люди, конечно, не перестали обнимать своих детей и целовать супругов, они просто стали избегать незнакомцев и больше думать о своем коллективе, о своем, так сказать, племени.
Способы, какими мы отреагировали на свиной грипп, оказались такими же, какими, по утверждению Финчера и его коллег, люди всегда и везде в мире реагировали на увеличение частоты инфекционных болезней. Естественно, у биологов всегда много разных идей, не все они верны, не все выдерживают проверку временем и опытом, а подчас и не поддаются такой проверке. Но в теории Финчера интересно как раз то, что ее можно было проверить. Если Финчер прав, то в регионах, где высока заболеваемость инфекционными болезнями, население больше склонно к ксенофобии. Люди стремятся защитить себя и своих близких, поэтому не проявляют особого гостеприимства в отношении соседей. Можно, конечно, возразить, что на предпочтения индивидов в разных культурах могут влиять и многие другие факторы. Антропологи готовы предложить длинный список характерных особенностей и исторических примеров. Например, жизнь в изоляции может провоцировать ксенофобию (особенно если никто не знает, как поведут себя пришельцы, а значит, их появление считается неоправданным риском). Недостаток жизненно важных ресурсов может привести к напряженным отношениям с соседями. В таком контексте было бы удивительно, если бы удалось найти какую-то причинную связь между заболеваемостью и поведением современных людей.
Финчер и его коллеги решили проверить свою теорию, посмотрев, не являются ли регионы, где некогда свирепствовали эпидемии, регионами, где ныне процветают коллективизм, ксенофобия и интроверсия. Во многих культурных сообществах были проведены опросы, имевшие целью понять причины, определяющие главные поведенческие признаки. В одном из самых масштабных исследований были опрошены 100 тысяч сотрудников фирмы IBM по всему миру. В анкеты были включены вопросы, позволявшие выявлять ковбоев (индивидуалистов) и коллективистов. Используя базу данных, составленную по результатам этого исследования, Финчер сравнил личностные характеристики людей, живущих в разных регионах мира
[129]
. Он обнаружил, что в местах, где были распространены смертельно опасные инфекции, люди больше думают о своем племени и клане, чем о своей собственной судьбе и личных решениях. Они также больше склонны к ксенофобии. В своем самостоятельном исследовании Марк Шаллер обнаружил, что там, где распространенность инфекционных заболеваний была выше, население отличается меньшей культурной и сексуальной открытостью и проявляет меньшую склонность к экстраверсии
[130]
. То, что наблюдали Финчер и Шаллер, – это всего лишь корреляции. Один тот факт, что две вещи – например, заболеваемость и тип личности – совместно изменяются в зависимости от региона, еще не означает, что между ними есть причинно-следственная связь. Но, с другой стороны, полученные данные ее и не исключают.
На основании своих результатов Финчер, Шаллер, Торнхилл, Мюррей, Фолкнер и работавшие с ними другие ученые начали думать, что открыли общие законы, управляющие человеческим поведением и культурой. Они взглянули на нас как бы со стороны и объявили, что разглядели нашу истинную сущность. Возможно, они правы. Но не стоит торопиться с окончательными выводами. Авторы открыли интересную закономерность, статистическую связь между эпидемическими заболеваниями и человеческим поведением. Но каков конкретный механизм влияния болезней на поведение – вопрос более сложный, или, во всяком случае, казался таковым до недавнего времени.
Сидя в своем кабинете и размышляя о болезнях, Марк Шаллер задумался о том, как они влияют на поведение и культуру. Разумеется, это происходит без вмешательства разума, но может ли наше сознание как-то измерить уровень угрозы, с которой ему предстоит столкнуться? Не встроены ли в наш мозг врожденные механизмы, позволяющие нам распознавать больных индивидов и как-то по-особому на них реагировать? Возможно, эта способность в одних местах земного шара выражена ярче, чем в других, или, может быть, она активируется только при необходимости. Что, если наш мозг распознает и классифицирует уровень опасности какой-либо болезни, появившейся в нашем окружении, а затем реагирует на нее, не потрудившись поставить в известность наше сознание? Сама по себе такая идея может показаться нелепой. Тем не менее Шаллер и его сотрудники решили ее проверить. Возможно, результат этой проверки приведет к радикальному изменению представлений о нашем организме, нашей самости и наших отношениях с внешним миром.
В своей лаборатории Шаллер установил компьютерный экран, на который начал выводить изображения вещей, не вызывающих душевного стресса, – например, предметы мебели. Затем он менял эти безобидные картинки на изображения оружия и насилия или изображения, касающиеся каких-либо заболеваний, – например, фотографии кашляющей женщины или человеческое лицо, обезображенное оспой. Не реагируют ли индивиды, смотрящие на экран, каким-то подсознательным образом на вид больных людей? Существует непосредственная связь между реакцией людей на стресс и выделением таких гормонов, как кортизол и норадреналин, которые, в свою очередь, влияют на функцию иммунной системы. Не может ли созерцание фотографии больного человека тоже влиять на состояние иммунной системы? Трудно даже себе представить, что подсознательная реакция на болезнь может оказаться такой сложной, как думал Шаллер.
