Но в том, что касалось чтения, произошло явное улучшение: «Слова уже не выглядели написанными буквами незнакомого алфавита. И сами буквы выглядели как привычные английские, а не как сербскохорватские, как мне это казалось сразу после инсульта».
Существует две формы алексии: тяжелая, при которой больной теряет способность распознавать даже отдельные буквы, и более легкая форма, при которой больные могут распознавать буквы, но только по отдельности – не в составе слов, а по очереди, одну за другой. У Говарда, насколько можно судить, болезнь перешла в эту более легкую форму – возможно, благодаря восстановлению поврежденных инсультом тканей или благодаря использованию (а возможно, и созданию) мозгом новых нейронных связей
[24]
.
Пользуясь этим неврологическим улучшением, Говард с помощью врача начал заново овладевать навыком чтения. Он медленно и с большим трудом принялся расшифровывать слова – букву за буквой, заставляя себя угадывать названия улиц и магазинов, а также газетные заголовки. «Знакомые слова, – говорил он, – включая мое собственное имя, представлялись мне незнакомыми блоками печатных букв, и мне приходилось медленно произносить слова – звук за звуком. Но каждый раз любое слово, которое я пытался прочесть, казалось мне совершенно незнакомым». Тем не менее Говард проявил настойчивость. «Даже несмотря на то что чтение было медленным и давалось мне с огромным трудом, доводя меня до отчаяния, я чувствовал себя читателем. Случившийся со мной удар, поразивший мой мозг, не смог сделать меня другим. Чтение было частью меня самого. Я не мог прекратить читать, как не смог бы остановить биение своего сердца. Одна мысль о том, что я буду отрезан от Шекспира и компании, вызывала у меня тошнотворную слабость. Моя жизнь базировалась на чтении всего, что только попадалось мне на глаза».
В результате упорных занятий чтение давалось Говарду все легче и легче, хотя порой ему требовалось несколько секунд, чтобы распознать одно-единственное слово. «Слова разной длины, – подметил он, – такие как «кот», «стол» или «гиппопотам», обрабатываются у меня в голове с разной скоростью. Каждая дополнительная буква добавляет лишний фунт к весу, который я хочу взять». Сканирование страницы – то есть чтение в привычном смысле этого слова – было по-прежнему недоступно для него, и «весь процесс, – писал он, – изматывал меня до предела». Однако иногда, всматриваясь в слово, Говард вдруг узнавал сразу пару букв (например, bi в середине фамилии своего редактора), тогда как предшествующие и последующие буквы оставались неразличимыми. Говард тогда подумал, что такое «раскалывание» на слоги и было тем способом, каким он учился читать в детстве. Похоже, мы все учимся читать именно так – до того как приобретаем способность воспринимать слова, а затем и целые предложения как некое единое целое. (Пары, а возможно, и кластеры букв особенно важны в построении и прочтении слов. Учится ли читать ребенок или больной, утративший эту способность в результате инсульта, должен произойти необходимый скачок от восприятия одной отдельной буквы к восприятию пары букв и так далее. Дехэйн и его коллеги полагают, что в нашем мозгу существуют для этого особые «биграмные» нейроны.)
«Я могу заставить себя видеть отдельные группы букв, как знакомые слова, – писал мне Говард, – но это происходит только после того, как я долго и пристально смотрю на страницу».
Овладение беглым чтением – трудная и многоступенчатая задача. Большинству детей требуется для этого несколько лет и помощь родителей и школы (хотя некоторые одаренные дети могут научиться беглому чтению самостоятельно и в достаточно раннем возрасте). В некотором смысле Говард и провалился на уровень ребенка, впервые приступающего к изучению азбуки. Но при его читательском опыте он сумел обойти многие связанные с обучением трудности, поскольку владел огромным словарным запасом и обладал грамматическим чутьем, что нередко помогало ему угадывать слова или даже целые предложения по едва заметным признакам.
На каком бы языке ни читал человек, у него активируется одна и та же область коры в нижней части височной доли – область зрительной формы слов. При этом практически нет никакой разницы, использует ли данный язык алфавит – как греческий или английский, или идеограммы – как китайский
[25]
. Это было подтверждено патологоанатомическими исследованиями поражений мозга и результатами исследований с помощью методов функциональной визуализации. Эта идея подкрепляется также «позитивными расстройствами» – избыточной функцией или повышенной активностью интересующей нас области. В этом смысле противоположностью алексии являются лексические или текстовые галлюцинации и фантомные буквы. Люди с расстройствами, локализованными в зрительных путях – на любом участке от сетчатки до зрительной коры, – могут страдать зрительными галлюцинациями, а Доминик Ффитч и его коллеги установили, что почти четверть этих больных видят в своих галлюцинациях «текст, отдельные буквы, цифры или музыкальные ноты». Такие лексические галлюцинации, как установили Ффитч и его соавторы, связаны с заметной активацией левой затылочно-височной области, в частности области распознавания зрительной формы слов – той самой области, поражение которой вызывает алексию.
