С годами эти оптические приборы были значительно усовершенствованы, разрешение их теперь в четыре – шесть раз превосходит разрешение первых устройств Бах-и-Рита. Громоздкие камеры и провода заменили очками, в стекла которых вмонтированы миниатюрные видеокамеры, что позволяет слепым ориентировать их естественным поворотом головы. С помощью таких приспособлений слепые могут свободно передвигаться по помещению, если оно не слишком загромождено мебелью, и даже ловить катящийся к ним по полу мяч.
Означает ли это, что такие слепые теперь «видят»? Определенно, они демонстрируют поведение, которое бихевиористы назвали бы «зрительным поведением». Бах-и-Рита рассказал о том, как его подопечные «научились правильному восприятию, используя такие средства его интерпретации, как перспектива, параллакс, искажения, изменения масштаба и оценка глубины». У многих из этих людей возникало чувство, что они снова видят, и функциональная МРТ подтвердила сильную активацию зрительной коры в те моменты, когда они «видели» с помощью камеры. («Видение», впрочем, ощущалось только теми испытуемыми, которые произвольно перемещали камеру, чтобы «смотреть». Факт смотрения очень важен – так как нет восприятия без действия, нет видения без смотрения.)
Восстановление зрения у людей, которые раньше им обладали, – хирургическим путем или с помощью каких-то устройств, – задача решаемая, так как у этих людей осталась интактной зрительная кора и сохранились зрительные воспоминания. Однако вернуть зрение тому, кто никогда не обладал зрением, представляется невозможным, ввиду того, что мы знаем о критических периодах развития головного мозга и о необходимости хотя бы ограниченного опыта зрения в первые два года жизни. (Недавние работы Павана Синха и его соавторов позволяют, однако, предположить, что роль критических периодов все же не так важна, как считалось раньше
[84]
.) На слепорожденных людях были испробованы, с ограниченным успехом, устройства, позволяющие осуществлять зрение с языка. Одна девушка-музыкант, слепая от рождения, заявила, что она впервые в жизни «увидела» движения рук дирижера
[85]
. Несмотря на то что у слепых от рождения людей объем зрительной коры меньше на 25 процентов по сравнению со зрячими, эта кора способна активироваться при сенсорном замещении, как было показано в нескольких случаях с помощью функциональной МРТ
[86]
.
В последнее время накапливается все больше и больше данных о чрезвычайно тесном взаимодействии и взаимовлиянии сенсорных областей мозга, и поэтому трудно говорить о чисто визуальном или чисто слуховом восприятии в изолированном виде. Мир слепого человека может быть чрезвычайно богат в неких пограничных и промежуточных состояниях, – под протекторатом различных органов чувств, – для описания чего у нас нет общепринятого языка
[87]
.
Книга «О слепоте» представляет собой собрание писем, которыми обменивались слепой философ Мартин Миллиган и зрячий философ Брайан Мэги. Хотя собственный невизуальный мир представляется Миллигану связным и полным, он понимает, что зрячим людям доступны некое чувство и способ познания, которые недоступны слепому. Тем не менее слепые от рождения люди могут иметь (и обычно имеют) богатый и разнообразный чувственный опыт, опосредованный языком и образами невизуального свойства. Таким образом, у слепого может быть «ухо разума» или «нос разума». Но есть ли у слепого «глаз разума»?
Здесь мнения Миллигана и Мэги расходятся. Мэги настаивает на том, что Миллиган, как человек незрячий, не может иметь настоящего знания о визуальном мире. Миллиган не соглашается, считая, что, несмотря на то что наш язык лишь словесно описывает людей и события, он может в некоторых случаях заменить непосредственный опыт и непосредственное знакомство с предметом.
Слепые от рождения дети, как не раз отмечалось, обычно обладают превосходной памятью и рано начинают говорить. Они могут достичь такого совершенства в вербальных описаниях лиц и мест, что иногда заставляют других (а иногда и самих себя) сомневаться в том, на самом ли деле они слепы. Описания Хелен Келлер, например, поражают читателя своей изумительной наглядностью.
В детстве я запоем читал книги Прескотта «Завоевание Мексики» и «Завоевание Перу». Мне казалось, что я «вижу» эти страны благодаря его невероятно наглядным, почти галлюциногенным описаниям. Я был поражен, узнав впоследствии, что Прескотт не только никогда не бывал ни в Мексике, ни в Перу, но что он практически слеп с восемнадцатилетнего возраста. Компенсировал ли он, подобно Тореи, свою слепоту невероятно развитым зрительным воображением, или же его блестяще наглядные описания были возможны благодаря образной силе самого языка? До какой степени может описание – живописание словами – обеспечить замену реальному видению или зрительному воображению?
