17 мая (когда доза составляла уже 4 г в сутки) мы наблюдали дальнейшее уменьшение акинезии и ригидности: во всяком случае, мисс А. стало доступно самообслуживание, например одевание и раздевание, что ранее было ей абсолютно недоступно без посторонней помощи. Она без колебаний отваживалась вставать на ноги и ходила по госпитальному коридору решительными шагами, размахивая при этом руками. Лицо стало подвижным, больная охотно и часто улыбалась. Глаза были широко открыты большую часть дня и стали «ясными» и осмысленными. С повышением дозы вновь усилились симптомы насильственного открывания рта и стискивания челюстей.
19 мая (на прежней дозе 4 г леводопы в сутки) у мисс А. появились некоторые нежелательные эффекты лекарства. Уровень бодрствования стал чрезмерным, две ночи она не могла уснуть. Зрачки расширились до 5 мм, хотя сохранилась нормальная реакция на свет. Появилось чувство беспокойства в ногах, она беспрестанно скрещивала и расставляла их, постукивала ногой по полу и вообще стремилась постоянно ходить и двигаться. Даже ложась в постель, продолжала испытывать потребность снова и снова повторять упражнения, которыми занималась на сеансах лечебной физкультуры. Непроизвольные движения рта, весьма заметные и бросающиеся в глаза, стали объектом параноидного беспокойства и тревожности больной — она считала, что остальные больные, санитары, медицинские сестры и врачи наблюдают за ней и смеются. Учитывая избыточное двигательное возбуждение — акатизию, агрипнию, возбуждение, — мы решили уменьшить дозу леводопы до 3 г в сутки.
В течение нескольких дней (18–25 мая), на дозе 3 г в сутки, мы наблюдали у мисс А. стойкое улучшение осанки, походки и голоса. Кроме того, отмечалось исчезновение ригидности и акинезии при отсутствии избыточного возбуждения, наблюдавшегося на фоне приема большей дозы. Мы лелеяли надежду, что добились плато стабильного состояния.
Однако 26 мая снова появились симптомы возбуждения. Мисс А. стала испытывать жажду и голод — она почти непрерывно пила из фонтанчика, а аппетит и прожорливость были практически такими же, как в начале третьего десятилетия жизни. Настроение превратилось в экзальтированное. Она «чувствовала необыкновенную легкость», ею овладевало «ощущение полета». Больная стала невероятно общительной, постоянно разговаривала с людьми, находила причины бегать по лестницам вверх и вниз («выполняя чьи-то просьбы») и пыталась танцевать с медицинскими сестрами.
При встречах со мной она источала улыбку и говорила, что именно она — моя звездная больная. Среди прочей активности мисс А. исписала двенадцать страниц дневника счастливыми, взволнованными и отчасти эротическими реминисценциями. Сон снова стал прерывистым и беспокойным. Когда действие снотворных и транквилизаторов заканчивалось, больная начинала ворочаться и метаться в постели. В эти же дни мы заметили появление нового симптома — внезапное обессиливание, сопровождавшееся чувством слабости и сонливости, возникающего через 2,5–3 часа после приема очередной дозы леводопы.
На следующий день, 27 мая, активность больной возросла еще сильнее, она начала повторять упражнения по сотне раз. «Это какая-то буря активности, — жаловалась она. — Она меня пугает. Я не могу оставаться в покое». Кроме того, в этот же день появилось похожее на тик движение — быстрое молниеносное прикосновение к ушам, почесывание носа и т. д.
Два дня спустя (несмотря на снижение дозы лекарства до 2 г) акатизия стала еще более заметной. Мисс А. чувствовала себя «принужденной» (ее собственное выражение) постоянно двигать руками и ногами, шаркать ступнями, барабанить пальцами по столу, подбирать разные предметы и тотчас класть их назад, «чесаться», несмотря на то, что ничего не чешется, и совершать быстрые движения пальцами к носу и ушам. Вот что говорила она об этих молниеносных тиках: «Сама не знаю, зачем все это делаю, нет никаких причин, просто мне вдруг приходится это делать».
29 мая мы впервые наблюдали палилалическое повторение фраз и предложений, хотя этот симптом появлялся лишь эпизодически. Речь вообще стала торопливой, больная говорила в навязанном темпе (тахифемия). Оставалась тяжелая бессонница, мисс А. едва реагировала на хлоралгидрат или барбитураты. Сновидения были живыми и часто носили характер ночных кошмаров [Изменение характера сновидений часто является первым признаком ответа на леводопу как у больных обычным паркинсонизмом, так и у больных, страдающих постэнцефалитическим синдромом. Сновидения, как правило, становятся более живыми (многие больные отмечают, что сны вдруг становятся цветными и очень яркими), несут больший эмоциональный заряд (как правило, окрашиваются эротикой или приобретают характер кошмара) и могут длиться всю ночь. Иногда реальность их так сильна, что больные не способны забыть их после пробуждения. Одна больная, набожная католичка, пришла в ужас, увидев во сне свой инцест с собственным отцом. «У меня никогда прежде не бывало таких сновидений!» — возмущенно говорила она. Стоило больших усилий убедить ее, что это всего лишь сон, за который она не может нести ответственность или чувствовать свою вину. Если бы нам не удалось переубедить ее, боюсь, такие сновидения могли бы довести ее до настоящего психоза. Избыточные сновидения такого сорта — избыточные как в плане визуальной и чувственной живости, так и в плане активации подсознательного содержания психики (сновидения, больше похожие на галлюцинации) — часто встречаются на фоне высокой лихорадки и приема лекарств (опиатов, амфетамина, кокаина, психоделиков), во время или в начале определенных типов мигрени или эпилептических припадков, а также при других органических состояниях, сопровождающихся возбуждением, а иногда и как первые признаки психоза. // На фоне стимуляции леводопой может измениться и стиль рисования. Если больного паркинсонизмом попросить нарисовать дерево, он нарисует жалкое крошечное растеньице, скрюченное, по-зимнему лишенное листвы. По мере разогревания, «прихода», вызванного приемом леводопы, дерево может приобрести массу украшений, обусловленных воображением и жизнью — обязательно появляется листва. Если больной находится в состоянии сильного возбуждения, дерево приобретает фантастические украшения, «взрывается» цветущими ветвями, листвой с арабесками, причудливыми завитушками и бог знает еще чем. Украшательство может продолжаться до тех пор, пока первоначальный абрис дерева не исчезает под чудовищным нагромождением барочных излишеств. Например, для страдавшей паркинсонизмом художницы и скульптора Ирмгард Х. до приема леводопы была характерна простота композиции и склонность к пасторалям — например, дети, танцующие вокруг дерева и т. д. По мере оживления на фоне приема леводопы мирные сцены сменялись изображениями боя быков, петушиных и гладиаторских боев, боксерских поединков — сама она при этом оставалась совершенно спокойной, вся индуцированная лекарством агрессивность была вытеснена в искусство. Однако позже изображения стали более стилизованными, сложными, изобилующими навязчивыми, повторяющимися мотивами и отличались запутанностью, приближаясь по прихотливости к хрустальным кошкам Луиса Уэйна. Такие рисунки очень характерны для больных с синдромом Жиля Туретта — оригинальные формы, оригинальное мышление, затерянное в джунглях украшательства, — а также для лиц, страдающих зависимостью от амфетаминов. Вначале воображение пробуждается, а затем, на фоне перевозбуждения, начинает довлеть и затенять суть своей безграничной избыточностью.], а настроение, хотя и на фоне постоянного возбуждения, было подвержено сильному аффекту с внезапными колебаниями от бурной гипомании до немыслимого страха и ажитированной депрессии.
