2. Семья определяет роли своих членов, приемлемый в данной семейной группе способ поведения, и впоследствии желаемый способ поведения, навязывается рожденному ребенку; его задача – обязательно следовать роли, а не развивать собственную идентичность.
3. Семья в своей функции социализации прививает своим детям социальные средства контроля; каждый ребенок, по Куперу, – художник, музыкант и поэт, но семья постепенно уничтожает всякое творческое начало.
4. Семья прививает ребенку сложную систему табу, например, ограничивает сенсорные модальности коммуникации лишь аудио-визуальными и вводит запрет на использование в семейном общении прикосновений, обоняния и вкусовых ощущений.
Таким образом, в семье всегда имеет место антитеза «родители – дети», «властители – подвластные», и именно в этой структуре навязывается приемлемый и социально одобряемый способ поведения. Однако разорвать семейные отношения достаточно сложно, поскольку самое жесткое табу семьи, по Куперу, – запрет одиночества. Семья не может позволить своим членам быть одинокими.
Избавиться и отдалиться от семьи – значит отдалиться от себя, поскольку поле социализации «я» человека – это и есть семья. Купер предлагает историю о тибетском монахе: «Тибетскому монаху, погруженному в продолжительное уединение и медитацию, явился паук. Каждый день он посещал его, становясь раз за разом больше и больше, пока наконец не вырос размерами с человека и не стал казаться очень страшным. Монах решил попросить совета у своего гуру и услышал: “Следующий раз, как паук к тебе явится, нарисуй на его животе крест, а затем мысленно воткни нож в середину этого креста”. На следующий день монах вновь увидел паука, нарисовал на его брюхе крест и погрузился в сосредоточение. Когда же он сконцентрировался на том, чтобы воткнуть нож тому в брюхо, он опустил глаза и с изумлением увидел метку на своем собственном пупе». Купер заключает: «Очевидно, что умение отличить внутреннего противника от внешнего является буквально вопросом жизни и смерти»
[250]
.
РИС. 1. Диаграмма личностного развития
Рождаясь, человек прогрессирует и развивается. По примеру родителей и благодаря их воспитанию он учится «правильно», как нужно, воспринимать реальность, действовать и воздействовать. Он усваивает соответствующую его полу, мужскую или женскую, социальную роль и правила ролевого поведения в обществе. Если развитие идет гладко, то человек благополучно достигает кризиса идентичности, в процессе которого он завершает все более ранние идентификации, становится личностью и реализует поведение социально нормального индивида. Он начинает проектировать себя в будущее и далее живет, не изменяясь коренным образом. Большинство людей при этом прогрессируют по инерции.
Не все люди развиваются таким образом. Некоторые так и не завершают этого пути: во время прогрессивного развития они внезапно ломаются и регрессируют к тому состоянию, которое называют безумием. Купер подчеркивает, что нормальность далека и даже противоположна не только безумию, но и истинному здравомыслию. Здравомыслие, в свою очередь, ближе к безумию, чем к нормальности (рис. 1).
Социальная действительность семьи базируется на практике членов семьи, которая отчуждается и превращается в безликий семейный процесс. Вхождение человека в семью и функционирование в ней, как считает Купер, проходит два важных этапа: во-первых, первичную социализацию во младенчестве, а во-вторых, стабилизацию индивидуальности в юношеском и взрослом возрасте. Посредством такой двухфазной идеологической обработки микрогруппа (семья) и микрокультура прививают индивиду ценности и поведенческие нормы макрогруппы и макрокультуры (общества). В результате этого процесса ребенок проходит через последовательность позитивных и негативных идентификаций и обретает собственную идентичность. Взрослый воплощает себя в мире, выражает свою субъективную реальность в объектах, проходя процедуру объектификации собственного существования, а затем он должен реинтернализировать эту объектификацию как объективную реальность. Поэтому социальное присутствие – это всегда уже отсутствие, а принятие определенной социальной роли и выстраивание социальной идентичности – это всегда сначала бытие-для-других, а уже затем бытие-для-себя. Человек, по убеждению Купера, постоянно подчиняется правилам игры какой-то группы: «Из матки мы рождаемся в клетку семьи, из которой перемещаемся в клетку школы. К тому времени, когда мы покидаем школьную клетку, мы настолько привыкаем жить в клетке, что сооружаем вокруг себя свою собственную клетку, тюрьму, бункер, и в конце концов с чувством облегчения мы уходим в гроб или в кремационную печь»
[251]
.
Поскольку Купер провозглашает приоритетность семьи как образцовой модели в социальных исследованиях, закономерным является вывод, что, так же как и все социальные институции, психиатрия построена по модели семьи. Следовательно, она имеет те же функции, те же ролевые модели и механизмы воздействия на находящихся внутри своей системы индивидов. В какой-то мере, если мы говорим о насилии, психиатрия продолжает семейные традиции. По Куперу, буржуазная семья не может существовать без инвалидации ролей, поскольку эта инвалидация обосновывает и подтверждает ролевую систему. Движимая общей целью насилия и принуждения, психиатрия завершает «дело» семьи, если последняя по каким-то причинам не типизировала кого-то из своих членов.
Социальная группа и семья развивают ложную рациональность, и тот, кто не соблюдает ее нормы и правила, часто маркируется как иррациональный, нелогичный. Автономия наносит смертельный удар по семейной системе. В картезианском духе Купер заявляет, что семья уничтожает в человеке способность сомневаться и представляет ему как данность несомненную социальную систему. Сомнение же имеет разрушительную силу: «Если мы прекращаем сомневаться, мы становимся сомнительными в своих собственных глазах и можем лишь отказаться от собственного взгляда и смотреть на себя лишь глазами других, – а глаза других… будут смотреть на нас как на надежного и уверенного в других человека. <…> Сомнение одновременно и замораживает, и “разогревает” нашу сущность, словно костный мозг в костях. Оно встряхивает их, словно во время игры в кости, которые никогда не выбрасываются, оно исполняет мистическую и величественную органную музыку на наших артериях, оно нежно и зловеще звучит в наших бронхиолах, пузыре и кишечнике»
[252]
.
Психическое заболевание есть следствие сомнения и представляет собой движение от семейственности к автономии, оно нарушает самое жесткое табу семьи и поэтому подвергается такой интенсивной репрессии. Разбирая случай Эрика, одного из своих пациентов, Купер пишет о происхождении и механизмах его изменений: «Именно это отстаивание своей автономии и привело его к тому, что он попал в больницу. Его драматичное решение вести себя как свободная личность угрожало целостности структуры существования семьи: оно должно было быть инвалидицировано посредством изобретения болезни. Если он считался больным, все происходящее превращалось в нейтральный процесс, который происходил только внутри него самого. Вызвавшие беспокойство практика, интенция и акт исчезали сами собой»
[253]
.
