— В этом доме даже пес занимается астрофизикой, — говорила она.
Мы обе надеялись, что Игор, вероятно, усваивает гораздо больше, чем любая из нас.
Способность Джейка обучать не была чем-то необычным в понимании Нарни. Она никогда не упускала возможность зайти к нам выпить кофе или горячий шоколад и, слава богу, не боялась прервать наши занятия, в этом я могла полностью на нее положиться. Однажды она сказала:
— Всю свою жизнь Джейку приходилось объяснять людям, как он думает. Но чем же это отличается от обучения? Как всегда, она была права. Но мне также кажется, что желание Джейка обучать обусловливалось в первую очередь теми же причинами, что привели нас в университет: ему было необходимо разговаривать. Математика для большинства людей — иностранный язык, и Джейку очень трудно было найти собеседника. Он принял решение научить тех, кто его окружал, языку математики. Лекции, которые он скачивал, могли бы полностью удовлетворить его огромное желание учиться, но если бы он не объяснял эти положения окружающим, не смог бы поговорить с ними об этом.
К сожалению, Джейк был очень привязан к нам с Игором, и чем больше он углублялся в материал, тем яснее становилось, что ему необходимо гораздо больше в плане обсуждения, чем мы могли ему дать.
Однажды вечером мы с Майклом, переключаясь с канала на канал, решили посмотреть фильм, который назывался «Я — Сэм»
[18]
. В этом фильме Шон Пенн играет умственно отсталого взрослого по имени Сэм — отца обычной пятилетней девочки. В одной из наиболее трогательных сцен фильма дочь читает Сэму книгу «Зеленые яйца и ветчина» доктора Сюсса, и они оба понимают, что девочка интеллектуально переросла отца. Когда сцена завершилась, я обнаружила, что так сильно вцепилась в руку Майкла, что даже оставила ногтями отметины у него на ладонях. Мне кажется, я могла понять, что Сэм переживал в те мгновения: странную сладко-горькую смесь гордости и отрешения.
Я гордилась Джейком и его достижениями, и мы очень хорошо проводили время вместе, но теперь снова оказались в ситуации, когда он не мог говорить со мной. На этот раз, конечно, причина была не плохой. Хотя я, естественно, никогда не предала бы моего необыкновенного сына ни за что на свете, что-то внутри подсказывало мне, что он меня слегка дурачит тем, как быстро овладевает академическим знанием.
Все те шаги, которые дети делают на пути к взрослой жизни, отделению и независимости — первая ночевка вне дома, получение водительских прав, первое свидание, — также подготавливают и их родителей к неизбежной разлуке. Я уже испытала похожие моменты с Итаном и Уэсли, но с Джейком ничего подобного не было. Более того, все произошло как-то внезапно и сразу. Вот почему мне было так приятно сидеть рядом с Джейком на диване, пока он слушал лекцию профессора из Принстона или Гарварда. И притом, что я не могла понять даже наиболее общие положения, которые там рассматривались, я могла погладить кудряшки сына, да, хоть и на короткое время, побыть для него просто мамой.
То, что в течение целого семестра Джейк не был связан никакими обязательными посещениями, было для развития его интеллектуальных способностей чрезвычайно полезно. У него было время исследовать все, что он хотел, и так глубоко, как хотел, куда только его могло завести собственное любопытство. Можно было его сравнить с могучей скаковой лошадкой, которую отпустили побегать на воле после многих лет, когда ей приходилось ходить на привязи.
— Умерь пыл, приятель, у тебя уже из ушей дым идет, — поддразнивал его Майкл.
Иногда нам даже казалось, что мы будто слышим, как зажигается огонь, когда у Джейка бывало озарение за озарением, когда одна идея вела его к другой и зажигала ее. Он был тем огнем, который только сильнее разгорался, когда имел то, что можно наблюдать, читать или изучать.
Большинство идей Джейка представляли собой уравнения, которые уже были разработаны и доказаны. Некоторые его идеи отличались оригинальностью, но имели некоторые погрешности, от которых он избавлялся через два-три дня. Он не испытывал ни разочарования, ни раздражения по поводу своих ложных шагов. В действительности он двигался вперед настолько легко, что казалось, незначительные неудачи даже не привлекают его внимания. Вероятно, он двигался по какой-то тропе, которую только он мог видеть, и она была четко определена именно для него.
Подобное бегство от реальности к творчеству и стало его настоящей действительностью, а вся суета повседневной жизни превратилась в запоздалое раздумье. Он мог совершенно внезапно сорваться с качелей на игровой площадке на противоположной стороне улицы и стремглав нестись домой, чтобы не потерять уравнения, которые буквально высыпались из него. Однажды вечером Джейк исчез, не говоря ни слова, из-за стола, он поленился взять фломастер и исцарапал всю доску вилкой, которая как раз оказалась у него под рукой. Идеи приходили ему в голову иногда совершенно неожиданно, и я дала ему блокнот, чтобы он мог носить его с собой и записывать то, что было нужно, — но это не могло решить все вопросы. Каждый раз, когда Джейк записывал одну идею, ему на ум приходила другая, и он тут же полностью переключался.
В течение всего того семестра Джейк, как всегда, усиленно занимался. Но его упорство вместе с тем сочеталось с чувством радости, возбуждения и было больше похоже на игру. Когда уравнений, над которыми он работал, становилось слишком много и они не умещались на бумаге, он стал писать фломастерами для белой доски на окнах дома. Я часто не шелохнувшись стояла в дверях и наблюдала за тем, как он работает. Математика настолько легко «выливалась» из него и так быстро, что казалось, что он пишет под диктовку, а не размышляет над тем, что должно последовать. Единственное, что его сдерживало, — так это скорость, с которой он писал.
Я вспомнила, как Джейк и Кристофер бросали мячи в корзинку, они могли заниматься этим часами, прерываясь только для того, чтобы попить или схватить печенье. Некоторые из их бросков достигали цели, другие — нет. Иногда они разговаривали во время игры, но бывали дни, когда единственное, что можно было услышать, — хлопанье мяча по полу и скрип кроссовок. Но когда Джейк занимался математикой, в нем появлялась легкость, ощущение удовольствия от процесса — то, что я впервые заметила в нем после смерти Кристофера.
Однажды утром я наслаждалась чашечкой кофе в залитой солнцем маленькой комнате, где мы иногда завтракали. Вошел Джейк, он не обратил никакого внимания на тарелку с фруктами, схватил со стола круассан и уселся, положив ноги мне на колени.
— Мам, мне нужно, чтобы ты меня выслушала, — сказал он. — Это — математика, но если ты будешь внимательно слушать, я все объясню, и ты поймешь. Я нашел принцип.
У Джейка действительно были неестественно обостренные способности находить принципы, и эти способности, из всех, которыми он обладал, были, по мнению профессоров, у которых он учился, самыми важными. По крайней мере, они выделяли их как ключевые для достижения успеха.
