Но у Гари дух не захватывало. Он просто сжал руки от восторга, а после лекции подошел к Барри Бойду.
— Если в Оук-Ридже когда-нибудь появится вакансия… — начал Мейер.
Оказалось, что Баркеру был нужен сотрудник, и это место предложили Гари.
В тот вечер Мейер пережил странное ощущение выхода из собственного тела. Он воспринял это как знак того, что сделал правильный выбор.
— И как вы чувствовали себя в свой первый рабочий день там? — спросил я.
— Так, словно я наконец-то вернулся домой, — ответил Гари.
У Мейера плотное мускулистое тело тюремного охранника, но при этом бородка и добрые глаза шестидесятисемилетнего хиппи. Он сказал, что воспринимал заключенных в Оук-Ридже как людей с добрым сердцем и ищущей душой, похожими на него самого. Гари смотрел им в глаза без страха.
— Когда вы смотрите в глаза другому человеку, вы словно стоите перед закрытой дверью. Не бойтесь постучаться в нее. Если вам не захотят открыть, поклонитесь и скажите: «Хорошо. Приду, когда ты будешь готов меня принять».
— Но что находится за закрытой дверью? — спросил я.
— Свобода, — ответил Гари.
По словам Гари, в то время в Оук-Ридже царила свобода, свобода повсюду.
— Одному парню нравился другой парень, увиденный им во дворе. Поэтому он просто выходил из своего тела, проходил сквозь стены, занимался любовью с тем парнем и затем возвращался к себе. Мы говорили, что можно заниматься этим, сколько ему угодно, лишь бы он становился мягче и добрее к окружающим. Меня лично он постоянно ставил в известность о своих «занятиях любовью». Что касается того, другого человека, то я не знаю, что он чувствовал.
И Гари печально рассмеялся.
Те дни стали лучшими днями в жизни Мейера. Он научился лечить психопатов.
— Я абсолютно уверен, что мог делать то, что не удавалось большинству канадских психиатров, — сказал он.
Руководство учреждения до такой степени верило ему, что позволяло отправляться с больными в самые рискованные терапевтические «путешествия», порой с непредсказуемым исходом. Как, например, в «группе сновидений».
— Все люди видят сны, и мне захотелось узнать, что происходит в их сновидениях. Поэтому я попросил пациентов перед тем, как лечь спать, взяться за руки и произнести: «Пусть все сны будут нам сниться вместе». После чего они спокойно ложились спать и видели свои сны.
После пробуждения больные сразу же направлялись в «группу сновидений», которая состояла из одинакового числа психопатов и шизофреников.
— Проблема заключалась в том, что у шизофреников были невероятно яркие сны, и они видели их постоянно, один за другим, а психопаты, напротив, в самом лучшем случае видели один сон за ночь.
— Но почему шизофреникам снится больше снов, чем психопатам? — спросил я.
— Не знаю, — рассмеялся Гари. — Однако очень хорошо помню, что шизофреники обычно видели цветные сны — чем ярче сон, тем выше вероятность того, что он будет цветным, — а психопаты, если им вообще удавалось увидеть какой-либо сон, видели их только в черно-белом варианте.
Все это нарушало равновесие. На обычных групповых собраниях, по словам Гари, шизофреники, как правило, находились в подчиненном положении по отношению к психопатам, «а тут внезапно бедным психопатам приходилось сидеть и слушать, как шизофреники живописуют свой сон номер один, потом сон номер два, сон номер три и так далее…».
И когда настало время голосовать за продолжение работы «группы сновидений», шизофреники сказали «да!», а психопаты единодушно проголосовали против — и победили.
— Исключительно из-за борьбы за первенство? — спросил я.
— Да, конечно, — ответил Гари. — И потом, кому охота раз за разом выслушивать скучные сны шизофреников?
Помимо всего прочего в Оук-Ридже проводились сеансы рецитации.
— Мы обычно занимались этим после обеда. Произносили слово «Ом» в течение примерно двадцати пяти минут, что доставляло большое удовольствие моим подопечным. Палата начинала напоминать эхо-камеру, и очень скоро голоса всех участников начали звучать в унисон. — Гари помолчал. — Нас посещали психиатры из других клиник. Однажды одна женщина-врач присутствовала на такой коллективной рецитации. Внезапно она неожиданно вскочила и выбежала из комнаты. Все были удивлены и растеряны. Мы нашли ее в коридоре. «Там, внутри, возникло ощущение, что меня вот-вот переедет громадный товарняк, — заявила она. — Мне нужно было как можно скорее оттуда выбраться».
— То есть ее охватила паника?
— Да, именно паника, — подтвердил Гари. — Ей показалось, что она утратила контроль над ситуацией и что сейчас на нее нападут.
Наиболее яркие воспоминания Гари об Оук-Ридже связаны с тем, как психопаты становились добрее, разумнее, учились понимать окружающих и сочувствовать им, и одновременно с этим идиоты-психиатры и сочувствовавшие им охранники составляли заговор, чтобы все испортить. Что на самом деле и случилось, когда все зашло слишком далеко и превратилось в некое «Сердце тьмы».
[5]
…
«Те методы лечения, к которым Вы прибегаете в последнее время, вызывают определенные сомнения. Изменения вносятся в характер применения ЛСД, одобренный в начале программы, в процедуру лечения вводятся мистические концепции. Мы бы просили Вас проявлять боґльшую осторожность и сдержанность при использовании упомянутых аспектов программы».
Служебная записка от директора Оук-Риджа Барри Бойда Гари Мейеру от 11 августа 1975 года.
— Вот такая мне поступила служебная записка, — сказал Гари.
— И что же произошло потом?
Гари тяжело вздохнул.
Мейер попросил меня подумать, что происходит, когда кто-то из нас, независимо от возраста, приезжает домой навестить родителей на Рождество. Не имеет значения, какими мудрыми и рациональными сделала нас жизнь: «двух дней с родителями на Рождество достаточно, чтобы слететь на самые нижние уровни семейной патологии».
У Гари возникла точно такая же проблема в Оук-Ридже.
— Мы давали нашим ребятам ЛСД, проводили с ними упомянутые терапевтические марафоны на уик-эндах, и они действительно менялись. Но потом пациенты возвращались в общую палату, которая оставалась прежней, и пребывание в ней отбрасывало их снова в прежнее состояние.
Два шага вперед, два шага назад. Если бы вся больница, все психопаты до одного могли каким-то образом пережить метафизическое просветление одновременно…
И тут ему в голову пришла идея — массовый сеанс с применением ЛСД! Шаг был радикальный и критический, но, по мнению Мейера, это был единственный способ справиться с глубокой организационной патологией клиники.
