— Вы имеете дело с человеком, которого отличает крайне извращенная сексуальность. Ее можно встретить у очень небольшого процента мужчин в общей популяции. Шанс того, что на Уимблдон-пустоши в момент убийства Рэйчел могли находиться два таких индивида, ничтожно мал.
Лиззи попыталась еще раз выудить у Колина признание. Они встретились в Гайд-парке.
— Я пытаюсь представить его, — задумчиво призналась женщина, когда они сидели и ели сандвичи у озера Серпантин, — и мысль о нем возбуждает меня. Возможно, ты и есть тот человек. Я хочу, чтобы ты обращался со мной так, как тот человек обращался с ней.
В тот момент Стэгг (как он признался позже) впервые подумал, «а в своем ли уме эта девица».
— Наверное, на сегодня достаточно, — сказал он разочарованно и достаточно мрачно.
После этих его слов Лиззи со вздохом встала и удалилась, пройдя мимо стоявшего неподалеку желтого фургона с полицейскими.
Несколько дней спустя Колин Стэгг был арестован. Ему предъявили обвинение в убийстве Рэйчел Никкел, и он провел следующие четырнадцать месяцев в тюрьме. А в это время истинный преступник, Роберт Нэппер, убил женщину и ее четырехлетнюю дочь, Саманту и Жасмин Биссет, неподалеку от своего дома в Пламстеде, в восточной части Лондона.
— Тело Саманты было до такой степени изуродовано, — вспоминал Пол Бриттон, — что фотограф из полиции, приехавший на место преступления, сделал снимки жертвы и… — Бриттон замолчал, помешивая кофе, затем перевел на меня мрачный взгляд. — И навсегда ушел из полиции.
Взгляд Пола как будто говорил: таков мир, где живут все, кто работает в полиции, мир, полный невыразимого ужаса, который людям несведущим — таким, как вы, — никогда по-настоящему не понять.
В конце концов дело Колина Стэгга передали в Центральный уголовный суд Лондона. Судье было достаточно одного взгляда на него, чтобы понять, что обвинение построено на возмутительных домыслах. Он заявил, что ловушка, которую в полиции устроили для Стэгга, по сути, являлась «мошенническим поведением самого грубого свойства», а «мнение, что психологический профиль при любых обстоятельствах может служить главным руководством для установления личности преступника, способно привести к крайне опасным последствиям».
Эта история подорвала и репутацию Бриттона, и репутацию его профессии в целом.
В деле Стэгга никому не удалось выйти сухим из воды. Женщина-полицейский, принимавшая в нем участие под псевдонимом «Лиззи Джеймс», исчезла из истории в апреле 2001 года, когда Би-би-си сообщило, что она получила 125 000 фунтов компенсации за пережитую психологическую травму и стресс. Колину Стэггу удалось получить компенсацию в 706 000 фунтов лишь в 2008 году, после шестнадцати лет безуспешных поисков работы, в течение которых его непрерывно преследовали слухи, что он реальный убийца, ловко избежавший наказания. Против Пола Бриттона было выдвинуто обвинение Британским психологическим обществом, но дело сняли с рассмотрения после того, как его адвокат заявил, что, принимая во внимание прошедший отрезок времени, вряд ли можно рассчитывать на справедливость слушания. Однако в мире криминальной психологии он стал парией.
И вот теперь, сидя напротив Пола Бриттона в «Премьер инн», я сказал:
— Мне бы хотелось поговорить о Колине Стэгге.
При этих словах Бриттон поднял палец, потом молча порылся в своем портфеле и протянул мне лист бумаги. Я не сразу понял, что он мне дал. И только спустя несколько мгновений до меня дошло: у меня в руках был подготовленный им официальный документ, предназначенный для любого, кто мог задать подобный вопрос.
В самом начале расследования дела об убийстве Рэйчел Никкел, говорилось в документе, Бриттон сообщил лондонской полиции, что насильник из Пламстеда (которым, как выяснилось, был Роберт Нэппер) — тот же самый человек. Но его не стали слушать.
Я поднял голову и спросил:
— Вы на самом деле им это сказали?
Пол кивнул.
— Да, я им сказал: «Вы имеете дело с одним и тем же преступником. В Пламстеде и в случае с Рэйчел Никкел». Они мне ответили: «По нашим сведениям, два данных преступления никак не связаны», Ладно. Они ведь лондонская полиция. Свое дело знают. Я не идеален. И с моей стороны будет наглостью считать, что мои аналитические способности превосходят возможности всех лондонских сыщиков. И они правы. Нужно учиться на своих ошибках. Нужно их принимать. Рассматривать случившееся, как хороший урок. Вот так. Извините.
— Но вы можете предоставить мне какие-то доказательства? — спросил я. — Есть ли хоть один человек, который подтвердил бы ваши слова, заявив: «Да, то, что он здесь пишет, абсолютная правда»?
— Есть, и не один, а много людей, которые могли бы подтвердить мои слова. Правда, никто из них не станет этого делать.
— Из-за личной заинтересованности?
— По разным причинам. Из-за пенсий, нежелания потерять работу и всякого другого. Но мне звонили два человека, которые сказали: «Я знаю, что на самом деле произошло. Я был свидетелем. Вы правы. Простите, что я не смог поддержать вас. Возможно, когда выйду на пенсию, смогу все предать огласке».
— Вряд ли кто-то из них уже дослужился до пенсии.
— Людям свойственно в первую очередь думать о себе. Их нельзя винить за это. Такова жизнь…
Я тяжело вздохнул.
Он взглянул на меня.
— Давайте продолжим нашу беседу, — предложил он.
На протяжении следующего получаса Бриттон терпеливо излагал мне подробности плана с ловушкой для Стэгга, чтобы доказать: со своей стороны он не сделал никаких ошибок. Пол постоянно руководствовался правилом: «все особенности и характеристики поведения должны исходить от подозреваемого, Колина Стэгга. Наша задача — проанализировать их. Сами мы ничего от себя вносить не должны. В противном случае мы будем просто реализовывать свои собственные ожидания. Понимаете?»
Я сидел с открытым ртом, пребывая в полной растерянности.
— Ну а как же насчет ритуальных убийств, якобы совершенных Лиззи? — спросил я.
— Как… простите… что вас в них не устраивает? — почти шепотом произнес Бриттон, бросив на меня враждебный взгляд.
— Она ведь говорила, что сможет полюбить только того человека, который совершил нечто подобное.
— Если бы кто-то, с кем вы встречаетесь, сказал бы вам нечто подобное, как бы вы поступили? — спросил Пол. Помолчав, он снова повторил свой вопрос: — Как бы вы поступили?
— Но ведь он так отчаянно хотел лишиться девственности, и тут ему представилась такая исключительная возможность, — заметил я.
— Ничего не могу сказать на это, — сухо произнес Бриттон.
Меня озадачивало, почему Пол никак не желал признать, что ловушка, устроенная им для Стэгга, была довольно неуклюжей, а с юридической точки зрения — незаконной. Но в не меньшей степени меня поразило и понимание того, что он демонстрировал предельный вариант импульса, так хорошо понятного любому журналисту и автору документальных передач на телевидении, а также, наверное, психологам, полицейским и адвокатам. Бриттон совместно с сотрудниками полиции создал предельно искаженный, безумный вариант Колина Стэгга, соединив воедино самые патологические аспекты его личности. Только откровенно сумасшедший журналист зашел бы так далеко, как зашли они, но практически любой в нашей профессии проходит определенное расстояние на этом пути.
