Большой просторный дом в зеленом пригороде Принстона, штат Нью-Джерси. Роберт Шпитцер — ему уже далеко за восемьдесят, он страдает от болезни Паркинсона, но все еще очень харизматичен и полон душевных сил — принимает меня у себя в обществе своей экономки. Он вспоминает детство, свои походы по сельским просторам штата Нью-Йорк.
— …Я сидел в палатке, выглядывал из нее и делал заметки относительно дам, расположившихся на пикник неподалеку, — рассказывает он. — Записывал свои мысли о каждой из них. Их особенности. Выделял те, которые меня особенно привлекали. — Он улыбается. — Мне всегда нравилось классифицировать все вокруг. И до сих пор нравится.
Походы Шпитцера стали следствием попыток вырваться из тяжелой домашней атмосферы. Его мать страдала хроническими неврозами.
— Она была очень несчастной дамой. И страшно увлекалась психоанализом. Переходила от одного психоаналитика к другому.
Но лучше ей не становилось. Мать Роберта прожила несчастливую жизнь и умерла несчастной. И ее сын был свидетелем всего этого. От психоаналитиков не было никакого толку. По мнению Шпитцера, они просто толкли воду в ступе. Они ничем не могли ей помочь.
Он окончил Колумбийский университет, получил диплом психиатра, но его неприязнь к психоанализу оставалась неизменной. И вот в 1973 году ему представилась возможность все изменить.
Дэвид Розенхэн преподавал психологию в колледже Суортмор в Пенсильвании и в Принстоне. Как и Шпитцеру, ему опротивел псевдонаучный, замкнутый на себя мир психоанализа. Ему захотелось доказать, что, как бы психоаналитиков ни превозносили, на самом деле они совершенно бесполезны. И с этой целью он спланировал эксперимент. Дэвид выбрал семерых друзей, ни у одного из которых не было никаких психиатрических проблем. Каждый взял себе псевдоним, придумал биографию, после чего все они одновременно отправились в разные концы США в различные психиатрические больницы. Розенхэн писал впоследствии:
«Мои друзья разъехались по пяти различным штатам на восточном и западном побережьях США. Некоторые из лечебниц, в которые они обратились, были старыми и пришедшими в запустение, другие — совсем новыми. В одних из них соотношение числа пациентов к числу врачебного персонала было вполне удовлетворительным, в иных же явно чувствовался недостаток последнего. Только одно из заведений являлось в прямом смысле частной лечебницей. Все остальные финансировались из федерального бюджета или из бюджета штата, а в одном случае — из университетского бюджета».
Каждый из участников эксперимента в заранее оговоренное время сообщил дежурному психиатру, что слышит голос, говорящий слова: «Пустой», «Глухой», «Стук». Это была та единственная ложь, которую им разрешили произнести. Во всем остальном они должны были вести себя абсолютно нормально.
У всех восьмерых сразу же было диагностировано психическое заболевание и они были госпитализированы. Семерым объявили, что у них шизофрения, одному — что у него маниакально-депрессивный психоз.
Розенхэн полагал, что эксперимент продлится дня два. Именно такое время он назвал членам своей семьи, заметив, что им не стоит волноваться, так как уезжает он всего на два дня. На два месяца они бы его не отпустили.
На самом же деле никого из восьмерых участников эксперимента не отпустили раньше, чем (в среднем) через девятнадцать дней — даже несмотря на то, что с момента госпитализации они вели себя абсолютно нормально. Когда обслуживающий персонал больниц задавал им вопрос, как они себя чувствуют, экспериментаторы ответили, что чувствуют себя прекрасно. В результате все получили по сильнейшей инъекции мощных антипсихотических препаратов.
Всех восьмерых с самого начала предупредили, что им придется выбираться из больницы самостоятельно, убедив ее персонал в своей нормальности.
Однако просто сказать сотрудникам лечебницы, что вы совершенно здоровы, оказалось недостаточно.
…
«Если на вас один раз наклеили ярлык шизофреника, то вам уже никогда от него не отделаться».
Дэвид Розенхэн «О том, как оставаться нормальным в царстве безумия», 1973 г.
У них был только один выход. Им пришлось согласиться с психиатрами и с поставленным ими диагнозом, а затем сделать вид, что им становится лучше.
Когда Розенхэн сообщил о своем эксперименте и о его результатах, возник чудовищный скандал. Его обвинили в мошенничестве. Он с друзьями, видите ли, симулировал психическое заболевание! Нельзя обвинять психиатров в том, что они поставили неверный диагноз людям, которые симулируют симптомы реального психического заболевания! Одна из больниц предложила Розенхэну прислать еще несколько симулянтов, гарантируя, что на сей раз никакой ошибки не будет. Дэвид согласился, и через месяц руководство больницы с гордостью заявило, что выявило сорок одного симулянта, после чего Розенхэн сознался, что никого туда не посылал.
Эксперимент Розенхэна стал катастрофой для американской психиатрии. Роберт Шпитцер был счастлив.
— Все пребывали в полном замешательстве, — сказал он. — В результате случившегося репутация психиатрии резко упала. Собственно, она и раньше-то никогда не воспринималась как полноправная ветвь медицины, так как диагностика в ней всегда была крайне ненадежна, а эксперимент Розенхэна только подтвердил общеизвестный факт.
Уважал же Шпитцер тех психиатров, которые, подобно Бобу Хейру, предпочли психоанализу нечто более научное, то есть опросники — абсолютно объективные каталоги объективных поведенческих черт. И теперь, по его мнению, оставалось только перевести всю психиатрию на подобные рельсы.
И тут он узнает, что готовится к переизданию не очень известная широкому читателю книга под названием «DSM».
— В первом издании «DSM» было всего шестьдесят пять страниц! — со смехом вспоминал Шпитцер. — Ее, как правило, использовали государственные больницы для составления статистических отчетов. Для исследователей она никакого интереса не представляла.
Так случилось, что Дэвид был лично знаком с несколькими из авторов «DSM». Он довольно тесно общался с ними в то время, когда активные участники гей-движения оказывали на них давление с целью исключения гомосексуализма из списка психических патологий. Шпитцер был на стороне гей-активистов и считал, что гомосексуальность не является психической патологией. Своим тогдашним вмешательством в решение этой проблемы Дэвид заслужил всеобщее уважение, и потому, когда он проявил интерес к участию в редактировании третьего издания «DSM», его инициатива была с радостью принята.
— Нужно признать, — заметил он, — что особо желающих участвовать в той работе не было. Она не считалась важной.
Соглашаясь работать над книгой, Шпитцер умолчал об одном очень существенном моменте: он планировал исключить из психиатрии фактор человеческой субъективности.
В течение следующих шести лет, с 1974 по 1980 год, в небольшом конференц-зале Колумбийского университета проходили заседания редакционной коллегии третьего издания «DSM». Там, по воспоминаниям всех участников, царил хаос. Как позднее писал Алекс Шпигель, корреспондент «Нью-Йоркера», психиатры, приглашенные Шпитцером, непрерывно орали друг на друга. И обладатель самого громкого голоса, как правило, оказывался победителем. Протоколы заседаний не велись.
