Я посмотрел на часы. Был уже полдень.
У меня ломило спину, и я чувствовал себя смертельно усталым и голодным. И за целое утро нам удалось поднять на палубу одну только стеньгу.
Только тут я по-настоящему понял, как огромна предстоявшая нам работа. Зато я уже кое-чему научился. После обеда дело будет лучше спориться, решил я. И не ошибся.
В час дня, отдохнув и основательно подкрепившись, мы вернулись на шхуну. Меньше чем через час гротстеньга уже лежала на палубе, и я взялся за сооружение стрелы. Связав верхушки обеих стеньг так, что более длинная выступала несколько дальше, я прикрепил в месте соединения двушкивный блок гафель-гарделя. В сочетании с одношкивным блоком и самим гафель-гарделем это дало мне подъемные тали. Чтобы шпоры стрелы не разъехались в стороны, я прибил к палубе толстые планки. Когда все было готово, я привязал к верхушке стрелы трос и взял его на брашпиль. Я все больше и больше проникался верой в этот брашпиль – ведь благодаря ему мои силы неизмеримо возрастали. Как уже повелось. Мод следила за тросом, а я вертел рукоятку. Стрела поднялась.
Но тут я обнаружил, что забыл закрепить стрелу оттяжками. Пришлось взбираться на верхушку стрелы, что я и проделал дважды. Наконец оттяжки были прикреплены и стрела расчалена к носу, к корме и к бортам. Начинало смеркаться. Волк Ларсен, который все время сидел в отдалении и в полном молчании прислушивался к нашей работе, ушел в камбуз и занялся приготовлением ужина. У меня так разломило поясницу, что я не мог ни согнуться, ни разогнуться, но зато с гордостью смотрел на дело своих рук. Результаты были налицо. Как ребенок, получивший новую игрушку, я сгорал от нетерпения – мне до смерти хотелось поднять что-нибудь своей стрелой.
– Жаль, что темнеет, – сказал я. – Уж очень хочется поглядеть, как она будет действовать.
– Не будьте таким ненасытным, Хэмфри! – пожурила меня Мод. – Не забудьте, завтра опять предстоит работа. А ведь вы еле стоите на ногах.
– А вы? – с участием поспешил спросить я. – Вы, должно быть, страшно устали. Мод! Как вы работали! Это же поистине геройство. Я горжусь вами.
– А я вами и подавно. И с большим основанием, – отозвалась она и посмотрела мне прямо в глаза.
Сердце у меня сладко защемило – ее глаза так ласково лучились, и я уловил в них какое-то новое выражение. Я не понял его, но необъяснимый восторг охватил меня. Мод опустила глаза. А когда она снова подняла их – они смеялись.
– Если б только наши знакомые могли видеть нас сейчас! – сказала она. – Посмотрите, на что мы стали похожи! Вы когда-нибудь задумывались над этим?
– О да, и не раз, я же вижу вас перед собой, – отвечал я, думая о том, что мог означать этот огонек в ее глазах и почему она так внезапно перевела разговор на другую тему.
– Помилуйте! – воскликнула она. – На что ж я похожа?
– Боюсь, что на огородное пугало, – сказал я. – Посмотрите только на свою юбку: подол в грязи, повсюду дыры! А блузка-то вся в пятнах! Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сказать, что вы готовили пищу над костром и вытапливали котиковый жир. А головной убор один чего стоит! И это та самая женщина, которая написала «Вынужденный поцелуй»!
Она сделала мне глубокий, церемонный реверанс и начала, в свою очередь:
– Что касается вас, сэр...
Минут пять мы поддразнивали друг друга, но под этими шутками чувствовалось что-то другое, серьезное, и я невольно связывал это с новым выражением, промелькнувшим в глазах Мод. Что это было? Неужели наши глаза говорили помимо воли? Я знал, что мои глаза уже выдавали меня не раз, хотя я и приказывал им молчать. Неужели Мод все же прочла в них призыв? И неужели ее глаза отозвались на него? Что значил этот теплый мерцающий огонек и то неуловимое, что я почувствовал в них и что нельзя определить словами? Но нет, это было невозможно! этого не могло быть! Я ведь не был искушен в толковании красноречивых взглядов, я – Хэмфри Ван-Вейден, книгочей и затворник, влюбившийся нежданно-негаданно. И для меня любить и ждать, стараться заслужить любовь было уже блаженством.
Мы сошли на берег, продолжая подшучивать друг над другом, а я все думал свою думу, пока очередные дела не отвлекли меня.
– Какая, право, досада! Работаешь целый день не покладая рук, а потом нельзя даже спокойно поспать ночью! – посетовал я после ужина.
– Но ведь он же слеп. Какая опасность может нам грозить?
– Я боюсь его и не верю ему. А теперь, когда он ослеп, – и подавно. Беспомощность только сильнее озлобляет его. Впрочем, я знаю, что надо делать, завтра с утра завезу небольшой якорь и стяну шхуну с берега. Вечером мы будем возвращаться на шлюпке домой, а мистера Ларсена оставлять пленником на шхуне. Сегодня уж отдежурим еще одну ночь – в последний раз всегда как-то легче.
Наутро мы поднялись спозаранок, и, когда рассвело, наш завтрак уж подходил к концу.
– Ой, Хэмфри! – с отчаянием воскликнула вдруг Мод.
Я взглянул на нее. Она смотрела на «Призрак». Поглядев туда же, я не заметил ничего необычного. Мод перевела глаза на меня, и я ответил ей недоумевающим взглядом.
– Стрела!.. – дрожащим голосом проговорила Мод.
О стреле-то я и позабыл! Я взглянул снова – и не увидел ее на прежнем месте.
– Если только он... – свирепо пробормотал я.
Она успокаивающе коснулась моей руки.
– Вам придется начать сызнова.
– О, не беспокойтесь, я, конечно, бешусь понапрасну! Я ведь и мухи не обижу, – с горечью улыбнулся я. – И хуже всего то, что он это знает. Вы правы, если он уничтожил стрелу, я ничего ему не сделаю и начну все сызнова.
– Но теперь уж я буду дежурить на шхуне, – вырвалось у меня минуту спустя, – и если только он еще раз попытается что-нибудь сделать...
– Но я боюсь остаться одна ночью на берегу! – очнувшись от своих безрадостных мыслей, услышал я голос Мод. – Если б можно было уговорить его помочь нам... Мы могли бы тогда тоже жить на шхуне – ведь это куда удобнее.
– Так оно и будет, – довольно свирепо заявил я, вне себя от того, что моя драгоценная стрела уничтожена. – Я хочу сказать, что мы с вами будем жить на шхуне, а понравится это Ларсену или нет, мне все равно.
Успокоившись, я рассмеялся:
– Ведь это же сущее ребячество с его стороны. И глупо, конечно, что я злюсь.
Но, когда мы взобрались на борт шхуны и увидели учиненный Волком Ларсеном разгром, сердце у меня заныло. Стрела исчезла бесследно. Правая и левая оттяжки были перерублены, гафель-гардели разрезаны на куски. Ларсен знал, что я не умею сплеснивать концы. Недоброе предчувствие охватило меня. Я бросился к брашпилю. Да, он был выведен из строя. Волк Ларсен сломал его. Мы с Мод обменялись унылым взглядом. Потом я подбежал к борту. Освобожденные мною от обрывков снастей мачты, гики и гафели исчезли. Ларсен нащупал удерживавшие их тросы и отвязал их, чтобы течение унесло весь рангоут в море.
