— Расскажите мне, — произнесла женщина полузастенчиво, полуповелительно. — Расскажите мне о себе. Вы здесь новый человек. Где вы были до того, как приехали сюда? Говорите.
Лед до известной степени был сломан, и Фрона начала говорить о себе с искусно подделанной девичьей наивностью, точно она не понимала плохо скрытого желания незнакомки узнать о том, чего она была лишена и чем обладала Фрона.
— Вот дорога, к которой вы направлялись. — Они обогнули последний утес, и спутница Фроны указала на узкое ущелье, откуда на санях возили в город дрова. — Там я вас покину, — решила она.
— Разве вы не возвращаетесь в Доусон? — осведомилась Фрона. — Становится поздно, и вам лучше не задерживаться здесь. — Нет… я…
Мучительное колебание незнакомки заставило Фрону понять, что она совершила необдуманный поступок. Но Фрона уже сделала первый шаг и не могла теперь отступить.
— Мы вернемся вместе, — храбро сказала она и прибавила, желая выразить свое искреннее сочувствие: — Мне все равно.
Кровь бросилась той в лицо, и рука ее потянулась к девушке знакомым жестом.
— Нет, нет, прошу вас, — пролепетала она. — Прошу вас, я… я предпочитаю пройти еще немного дальше. Смотрите! Кто-то идет!
В это время они подошли к дороге, по которой возили дрова. Лицо Фроны горело так же, как и лицо незнакомки. Легкие нарты, запряженные собаками, вылетели из ущелья и поравнялись с ними. Мужчина бежал рядом с упряжкой и махал рукой обеим женщинам.
— Вэнс! — воскликнула Фрона, когда он бросил хлыст в снег и остановил сани. — Что вы здесь делаете? Разве синдикат хочет скупить и дрова?
— Нет! Вы плохо о нас думаете. — Лицо Вэнса светилось счастливой улыбкой, когда он пожимал ей руку. — Керзи покидает меня. Он отправляется искать счастья, кажется, к Северному полюсу. Вот я и пошел поговорить с Дэлом Бишопом, не согласится ли он работать у меня.
Он повернул голову, чтобы взглянуть на ее спутницу, и Фрона увидела, как улыбка на его лице сменилась выражением гнева. Фрона вдруг поняла, что в создавшемся положении она беспомощна, и хотя где-то в глубине ее души кипело возмущение против жестокости и несправедливости всего происходящего, ей оставалось только молча наблюдать за развязкой этой маленькой трагедии.
Женщина встретила его взгляд, слегка отклонившись в сторону, точно избегая грозящего удара. Скорбное выражение ее лица возбуждало жалость. Окинув ее долгим холодным взором, он медленно повернулся к ней спиной. Фрона увидела, что лицо женщины сразу стало серым и грустным. Она рассмеялась громким презрительным смехом, но безысходная горечь, сверкнув, затаилась в ее глазах. Казалось, что такие же горькие, презрительные слова вот-вот готовы были сорваться с ее языка. Но она взглянула на Фрону, и на лице ее отразилась лишь бесконечная усталость. Тоскливо улыбнувшись девушке и не сказав ни слова, она повернулась и пошла по дороге. И также не сказав ни слова, Фрона прыгнула в нарты и помчалась прочь. Дорога была широкая, и Корлисс погнал своих собак рядом с ней. Сдерживаемое ею до сих пор возмущение вылилось наружу. Казалось, что незнакомка заразила ее своим презрением. — Вы животное!
Слова эти, сказанные громко и резко, разорвали тишину, точно удар хлыста. Этот неожиданный возглас, в котором слышалось бешенство, поразил Корлисса. Он не знал, что делать, что сказать.
— Вы трус, трус! — Фрона! Послушайте… Но она прервала его.
— Нет. Молчите. Вам нечего мне сказать! Вы поступили подло! Я разочарована в вас. Это ужасно, ужасно!
— Да, это было ужасно. — ужасно, что она шла с вами, говорила с вами, что ее могли увидеть с вами! — Я не желаю вас больше знать! — крикнула она. — Но есть правила приличия.
— Правила приличия! — Она повернулась к нему и дала волю своему гневу. — Если она неприлична, то неужели же вы думаете, что вы приличны? Вы, который с видом святоши первым бросаете в нее камень?
— Вы не должны так говорить со мной. Я не допущу этого.
Он ухватился рукой за ее нарты, и, несмотря на свой гнев, она почувствовала при этом радость. — Не смею? Вы трус!
Он сделал движение, точно хотел ее схватить, и она занесла свой хлыст, чтобы ударить его. Но, к счастью для него, он не отступил. Побледнев, он спокойно ожидал удара. Тогда она повернулась и хлестнула собак. Став на колени и размахивая хлыстом, она неистово закричала на животных. Ее упряжка была лучше, и она быстро оставила Корлисса позади. Погоняя собак все быстрее и быстрее, она хотела уйти не столько от него, сколько от самой себя. Поднявшись во весь опор по крутому берегу реки, она, как ветер, пролетела через город мимо своего дома. Никогда в жизни не была она в таком состоянии, никогда еще она не испытывала такого гнева. Ей было не только стыдно, она боялась самой себя.
ГЛАВА X
На следующее утро Бэш, один из индейцев Джекоба Уэлза, разбудил Корлисса довольно поздно. Он принес маленькую записку от Фроны, в которой она просила инженера при первой возможности навестить ее. Ничего больше в записке не было. Он долго раздумывал над нею. Что Фрона хочет сказать ему? Она всегда была для него загадкой, а после вчерашнего происшествия он просто не знал, что и думать. Не желает ли она прекратить с ним знакомство, имея к тому весьма веские причины? Или же, воспользовавшись преимуществами своего пола, еще больше его унизить? Холодно и обдуманно высказать ему свое мнение о нем? Или же она будет извиняться за необдуманную резкость, которую позволила себе? В ее записке не было ни раскаяния, ни гнева, ни намека — ничего, кроме официального приглашения.
Он отправился к ней поздним утром в довольно неопределенном настроении. Но чувство собственного достоинства не покинуло его, и он решил держаться так, чтобы ничем не связывать себя. Он выжидал момента, когда она проявит свое отношение к происшедшему. Но она, не таясь, без обиняков, подошла к делу с той свойственной ей прямотой, которой он всегда восхищался. Стоило ему взглянуть ей в лицо и почувствовать ее руку в своей руке, чтобы понять, что все опять хорошо, хотя она еще не успела произнести ни одного слова.
— Я рада, что вы пришли, — начала она. — Я не могла успокоиться, не увидев вас и не сказав, как мне стыдно за вчерашнее.
— Ну, ну, совсем не так страшно! — Они все еще стояли. Он сделал шаг к ней. — Уверяю вас, я ценю ваше отношение к этому. Теоретически оно заслуживает всякой похвалы, но все же я откровенно должен сказать, что в вашем поведении было много… много такого… такого, против чего можно было бы возразить с точки зрения светских приличий. К сожалению, мы не можем их игнорировать. Но, по моему мнению, вы не сделали чего-либо, чтобы сердиться на себя.
— Это очень мило с вашей стороны! — воскликнула она снисходительно. — Но это неправда, и вы сами знаете, что это так. Вы знаете, что вы поступили, как сочли нужным, вы знаете, что я обидела вас, оскорбила вас, вы знаете, что я вела себя, как уличная девчонка, и чувствовали ко мне отвращение…
— Нет, нет. — Он поднял руку, как бы для того, чтобы защитить ее от тех ударов, которые она сама себе наносила.
