– А она? – Рина оглянулась на ведьму.
– Умрет в ближайшие часы. Ей больше ста пятидесяти лет, но возраст ее был заморожен. Теперь все произойдет очень быстро… Проваливайте, я сказал!
Долбушин повернулся и быстро пошел по коридору, оглянувшись только один раз, у лестницы.
Окно открылось легко, только форточка осыпалась стеклами. Датчики повисли на проводах. Зная, что где-то на милицейском пульте замигала лампа, они торопливо спрыгнули во двор и дворами выскользнули на Софийскую набережную, под шлагбаум с будкой. Мимо них, мигая, пронеслась патрульная машина.
Здесь Наста сердито сдернула с шеи бусы и затолкала в карман. Вновь появилась плотная девушка с дыркой от гильзы в ухе. Втроем они быстро шли по набережной. Наста сердито пинала ногой пластиковую бутылку.
– Мне еще нерпь мою надо забрать, – сказал Сашка.
Его никто не услышал.
– Почему этот человек ее убил? – спросила Рина.
«Этот человек» она произнесла с усилием. Никак не могла забыть страшных и несчастных глаз, прикованных к ее лицу.
– Он убил не ее, а эльба. Его зонт может убивать эльбов. А наше оружие нет. Только атакующие закладки, – отрешенно ответила Наста.
– Почему она постарела?
– Тебе же сказали: эльб поддерживал ее. Если гнилую рыбу подморозить, она будет выглядеть нормально. Но потом распадется за несколько часов.
– Зачем он нам помог?
– Ничего не знаю. Хочу доплестись до ШНыра, и чтобы никто ко мне не лез!
Рина подозрительно посмотрела на нее. Для человека, только что избежавшего верной смерти, Наста вела себя исключительно безрадостно.
– Однолюб с астрой? – спросила она.
– Жевало закрой! – Наста сделала ногой резкое движение. Бутылка, кувыркаясь, перелетела через парапет и плеснула в реке.
– Да не заморачивайся ты! Забудь! Он тебя и не узнает без бус! – влез Сашка.
Лучше б он промолчал, потому что в следующее мгновение Наста с такой силой врезала ему плечом в грудь, что он сел на асфальт. Сашка еще потирал грудь, а Наста уже неслась через дорогу, к площадке, куда зимой привозят таять снег. Мелькнула у вздыбленных труб, взлетела по ступенькам и исчезла на мосту.
Глава 14
МЕРТВАЯ ПЧЕЛА
Основной противник добрых людей не злые люди, а добренькие. Да и вообще кто сказал, что зло не добренькое? Да оно, может, гуманнее добра в двести тысяч раз, как и маньяк до определенного момента добрее отца с ремнем. Поэтому если зло и придет к нам в ближайшие годы, то под маской такого глобального, вненационального, объединяющего и всеобщего добра, что мы к нему прямо все потянемся. Еще и толкаться будем в очереди на эшафот.
Из дневника невернувшегося шныра
Целую ночь Рина рисовала оплавленный куб с зеркалом. Рисовала старательно, на куске ватмана, стараясь, чтобы масштаб был один к одному. Сашка сделал то же самое. Только если у Рины это была художественная работа, то у Сашки – довольно небрежный набросок со стрелками.
– Что у тебя по черчению? – поинтересовалась Рина, в которой проснулась отличница.
– Я по мешку много бил. У меня рука тонких движений не делает, – сказал Сашка.
Рина не знала, что это его обычная отмазка, когда кто-то критиковал его рисование или почерк.
Оба куба они отнесли Кавалерии. На столе у нее уже лежал один – от Насты. Но все же она сличила все три.
– Ну как? Есть что-то полезное? – спросила Рина.
– Да. Но лучше вообще ничего не знать, чем знать такое! – ответила Кавалерия угрюмо.
И это все. Больше ничего не объяснила.
Не удержавшись, Рина рассказала ей о том, что тревожило ее всю ночь. О мужчине с зонтом, который пощадил их.
– Долбушин, – мгновенно узнала Кавалерия. – Странно, что отпустил. Хотя, если подумать – какая вы добыча для матерого зверя его калибра? Два новичка и средний шныр. А эта Линда ему, возможно, чем-то насолила. Ведьмари злопамятны.
– Да, он что-то такое говорил… А зачем тогда… – Рина рассказала, как Долбушин ударил себя зонтом по подъему стопы и только потом атаковал ведьму.
Кавалерия откинулась на стуле. Этот незначительный эпизод поразил ее куда больше.
– Странно… Очень странно. Хотя… все ясно как белый день! – закончила она.
– Что ясно?
– У Долбушина, разумеется, есть свой опекун. Такой же, как Сашка видел у боевой ведьмы. Все эльбы-опекуны связаны между собой. Что видит один, видят и другие. Ударив себя по ноге, да еще смертельным для эльбов зонтом – он сильной болью временно ослепил и оглушил своего опекуна через корни на пальцах. Из-за этих корней эльбы ощущают боль сильнее, чем люди. Таким образом, он скрыл от своего эльба, кто убил того, другого… Все продумал, волчара!..
– А почему он ударил себя не ручкой зонта, а его острием? – поинтересовался Сашка.
– Ну это понятно. Своего эльба он убивать не собирался. Они неразрывно связаны, а значит, нужны друг другу. И в этом весь ведьмарь! – беспощадно подвела итог Кавалерия.
Завтрак прошел в шныровском стиле. Макар с честным лицом утащил у Алисы котлету и так хитро накапал на стол подливку, что следы вели к Сашке. Даня положил в чай слишком много сахара, и, чтобы не было так сладко, досыпал соли.
– А почему водой не разбавил? – поинтересовалась Рина.
Даня вскинул брови.
– Я не ищу легких путей! Это, господа, было бы плебейски просто!
Между столами, скрестив на груди руки, в одной из которых была поварешка, ходила Суповна и следила, чтобы все ели.
– А ну куда? – временами орала она, подскакивая, например, к тощему Кириллу. – Куда, малоед несчастный? А ну на меня смотреть!
Поварешка врезалась в стол. Во все стороны летела каша. Кирилл пугался и начинал мелко дрожать.
– Куда ложку полОжил? Вертай взад! Не нравится, как я готовлю? Да чтоб твоими костями черви в гробу подавились! Чтоб твои зубы санитары на сувениры растащили! – кричала Суповна.
Кирюше становилось жутко.
– Н-нравится! – заикался он.
– Нет, ты скажи, что я плохо готовлю! Говори давай! Я не обижусь! – предлагала Суповна.
– Вы готовите з-замечательно!
– А раз замечательно – тогда лопай! – обрубала Суповна. – НУ!
Кирюша хватал со стола ложку и принимался загребать кашу со скоростью землечерпалки. Он давно обнаружил, что спорить с Суповной бесполезно. Старушенция была неостановима. Ее опасался даже Кузепыч, которого Суповна знала еще толстоногим пионером. Во всем ШНыре одна Кавалерия не боялась Суповны, и порой, когда старушка слишком расходилась, вполголоса замечала: «Праведные вопли – большое искушение!»
