– Моя мать собиралась уезжать в столицу, надеясь устроиться в порт. Девать меня ей было некуда. Дело в том, что... – Она говорила короткими, рублеными фразами, но на этой споткнулась, закусила губу и беспомощно посмотрела на Огоновского. – Дело в том, что на войне погибли мой отец и все братья.
По залу прошел негромкий ропот.
– Сколько у вас было братьев, свидетельница?
– Трое, ваша честь.
– Хорошо, продолжайте. Ваша мать предложила доктору купить вас у нее?
– Моя мать попросила доктора, чтобы он приютил меня на то время, пока она не заработает денег.
– Хорошо, свидетельница, я изменю формулировку: между Огоновским и вашей матерью имела место какая-либо сделка? Он давал ей деньги?
– Да, он дал ей двести крон.
– Итак, – торжествующе забасил адвокат, – мы неопровержимо установили факт рабовладения. Почтенный доктор Огоновский, являвшийся непременным участником всех вышеперечисленных событий, являлся, помимо всего прочего, рабовладельцем...
– Ваша честь, – кашлянул Андрей, – я прошу слова.
– Да? Вы хотите сказать что-то в свое оправдание?
– Я хочу сказать, что был знаком с семьей Армстронгов задолго до войны. Этот факт могут подтвердить и шериф Маркелас, и находящийся в зале лорд Гор, и многие другие люди.
Даль беззвучно зааплодировал, а Трюфо поднял вверх большой палец.
– И вы хотите сказать, что никакой сделки не было? – насупился судья.
– Вряд ли можно назвать сделкой тот факт, что я дал двести крон несчастной, потерявшей мужа и сыновей женщине.
– Дали или ссудили?
– Дал, ваша честь.
– Но тогда это может рассматриваться как сделка, а вы – как рабовладелец.
– Как вам угодно, ваша честь.
– Свидетельница, расскажите нам, принуждал ли вас доктор Огоновский к совершению полового акта с ним?
– Нет, не принуждал. Адвокат немного опешил.
– То есть вы обвиняете свидетельницу Мэй во лжи.
– Нет, она не солгала.
– Она не солгала? И интимные отношения между вами и Огоновским действительно имели место? Но почему же тогда вы...
– Потому что я люблю его! – выкрикнула Ханна, гордо глядя на судью.
Зал взорвался аплодисментами. Судья Додд развел руками и вздохнул. Адвокат ответчиков, красный как рак, метнулся к своему столу и схватил с него толстую пластиковую папку.
– Я прошу тишины! – заорал он. – Это еще не все... леди и джентльмены!
В зале послышались смешки. Судья ударил молотком и устало воззрился на адвоката.
– Что у вас там... еще? Господи, ну и процесс...
– Леди и джентльмены! Наши главные действующие лица – я имею в виду свидетеля Огоновского и общественного обвинителя сенатора Даля – во время войны служили на одном и том же корабле. Даль, тогда еще только полковник, был командиром, а Огоновский – врачом в отделении общей хирургии.
– И что? – грозно спросил судья.
– А у вас написано, – огрызнулся адвокат. – Это был тот самый «Парацельс», который открыл последний Айоранский мир, Трайтеллар. Так вот, леди и джентльмены, – завопил он, перекрикивая гул в зале, комиссия по контактам, работающая на Трайтелларе, с ужасом узнала, что на этой планете их считают едва ли не героями! Им там памятники ставят! Вы понимаете, что это значит?
Зал затих. У Даля медленно опустилась челюсть, а Шэттак приобрел откровенно скучный вид. Они понимали.
– Какие памятники? – заинтересованно спросил судья.
– Ваша честь, пока корабль стоял на этой планете, Огоновский и Даль принимали самое непосредственное участие в судьбе ее жителей. В нарушение, как вы понимаете, всех инструкций и уложений по контактам. То есть налицо воинское преступление, статьи 277-прим и 279 пункт «В».
– А что говорит комиссия по контактам?
– Комиссия не может обвинить истцов, так как оба давно покинули ряды вооруженных сил... и к тому же там, как я понял, есть какие-то еще обстоятельства...
– Ваша честь, я прошу слова, – решительно поднялся Андрей.
Додд нерешительно посмотрел на адвоката, потом на него и наконец махнул рукой.
– Прошу вас, доктор.
– Леди и джентльмены! Я устал. Я устал слушать, как ответчики пытаются облить грязью меня и его милость сенатора Даля, а в конечном итоге – и всех вас. Я не хочу говорить с адвокатами, я хочу обратиться к господам Хатчинсону и Блинову, действия которых, собственно, и привели меня в этот зал. Я хочу сказать им... – Он сделал паузу, посмотрел на Даля и продолжил: – Я хочу, чтобы они поняли: таким, как они, не место не только на Оксдэме, а и где-либо еще... Вы сожгли несколько беззащитных поселков, вы ограбили и оболгали честных людей, вы выставили их скотами, с которыми можно делать все, что угодно, – грабить, жечь, порочить! Так сожгите же всех! Тогда, наверное, вам станет легче дышать. Но учтите: до тех пор, пока в этом мире существует надежда, вам будет очень и очень трудно. Везде, куда бы вы ни сунули свой нос, вы будете натыкаться на упорное сопротивление, везде вас будут ждать ненависть и презрение. Поэтому у вас есть только один выход: сожгите всех!
– Защита просит разрешения привезти с Оксдэма дополнительных свидетелей! – закричал адвокат.
– Это ваше право! – рявкнул судья и обрушил на столешницу свой деревянный молоток. – Перерыв два часа!
– Ну они и наворотили, – заметил Даль, – был момент, когда я решил, что дело плохо. Никогда бы не подумал...
– Зато я уже подумал, – раздался за его спиной голос Шэттака. – Трюфо, как вы смотрите на перспективу?
– Плохо, сенатор. Процесс уже выигран, но теперь они будут тянуть, привозить все новых и новых свидетелей, а нам это не с руки.
– Все верно. Мы снимаем иск.
– Что-о?! – не поверил своим ушам Огоновский. – Как снимаем?!
– Вот так, – вздохнул Шэттак. – Снимаем, милый доктор... кстати, не забудьте познакомить меня с вашей прелестной пассией. Она спасла вашу шею, вы знаете об этом?
– Но объясните же, сенатор!
– Все довольно просто, доктор. Наши ответчики пошли по пути скандала и затягивания процесса. Это вызвано тем, что компания «Элмер Хиллз», в случае проигрыша, просто исчезнет с рынка... или займется чем-нибудь другим, какая уже нам разница? Значит, они будут биться до конца, так как это позволит им сохранить лицо. А нам был нужен скандал политический, но никак не юридический, вы понимаете, о чем я вам говорю? Процесс мы и так выиграли, это ясно. Мы добились своих целей. Злодеи продемонстрированы всему свету, на Оксдэм теперь никто и дохнуть не посмеет, пресса целиком на нашей стороне, сенатор Даль стал известен каждой собаке. Шеф-попечитель Бэрден может думать о начале политической карьеры, шериф Маркелас стал национальным героем, перед вами, доктор, открыты любые дороги... Что же еще? Продолжать процесс, который затянется теперь на многие месяцы? Но где же логика, доктор? Андрей стиснул зубы.
