— Но почему?
— Потому что этот мир — ТЫ. Сейчас мы в тебе. Добро пожаловать в Грзенка! — Собеседник хитро прищурился и выдохнул такой большой пузырь, что оказался в его центре.
— Так ты во мне? — ошарашено переспросил Грзенк.
— Разумеется. Ну и дыра, правда? — И партизан заговорщицки подмигнул ему.
— Почему же дыра? Совсем не дыра, а очень милое место, — обиделся Грзенк, по-новому оглядывая сырые камни лабиринта. Потом он вновь посмотрел на Крама, ожидая продолжения. Что-то подсказывало, что Крам сообщил ему далеко не все, что хотел.
— Урок второй, — продолжал Крам, — существование в Иллюзорном мире — штука тонкая. Все, что ты знал раньше, здесь не пригодится. Привыкай смотреть на мир и на себя новыми глазами!
— Я пытался, но у меня не выходит, — проворчал Грзенк.
Он посмотрел вниз, где при жизни ему привычно было видеть свое тело, но в который раз увидел лишь пустоту.
— Если я вижу тебя, почему не вижу себя? — спросил он.
— По двум причинам, — объяснил Крам. — Первая причина: потому что ты умер. А вторая и главная причина: потомучто нельзя быть в самом себе и видеть себя. Для этого тебе пришлось бы вывернуться наизнанку, что было бы крайне неэстетично.
— А если бы я был не в себе, я увидел бы себя? — спросил Грзенк, путаясь в новых понятиях.
— Если бы ты был не в себе, я не стал бы разговаривать с чокнутым. — Партизан притянул за ремень автомат. — Просто поставил бы тебя к стенке и — тра-та-та!
— Знаешь, Крам, — раздраженно сказал Грзенк, — я ничего не понимаю. По-моему, все это какая-то чушь.
Крам грустно кивнул:
— Вот именно, чушь. Я же говорил, разберись в себе.
— Почему я должен доверять тому, что ты говоришь? — Неожиданно Грзенку показалось, что его водят за нос.
— А это ты уж решай для себя. Доверие или есть, или его нет, — пожал плечами Крам. — Самое сложное — доверять вопреки всему и даже вопреки разуму, просто доверять, и все. Только такое доверие в конечном счете вознаграждается.
— Ладно, — сухо заявил Грзенк, — нельзя ли подальше от теории и поближе к практике? Как мне выбраться из лабиринта и попасть в Иллюзорный мир? Я обязательно должен…
— …увидеть и спасти Лирду? — закончил за него Крам.
— Да. И еще я хочу…
— …отделаться от майстрюка? — снова подсказал партизан.
— И отделаться от майстрюка, — ошарашенно повторил Грзенк. — Так как мне сделать все это?
— Понятия не имею. Я пророк, а не мелкий предсказатель, — пожал плечами Крам. — Моя задача — спрогнозировать развитие цивилизаций на миллионы циклов вперед, а не доставать из шляпы кроликов.
Неожиданно партизан вспомнил о чем-то, и тут же у него на лбу появилась озабоченная складка.
— Ну, мне пора, — сказал он, — опаздываю к поезду. Он поднял автомат и проверил, хорошо ли вставлена
обойма. Потом выдвинул что-то из темноты, и Грзенк увидел, что это ящик со взрывчаткой.
— Послушай, что ты собираешься делать?
— Разве непонятно? Взорву все к чертям собачьим! Бам! — и состав сходит с рельсов, превращая всех фашистов в месиво.
— Послушай, Крам, как вы могли до этого докатиться? — Грзенк был так возмущен, что забыл о своем незавидном положении и о том, что сейчас останется один в пустоте лабиринта. — Ведь это ты открыл путь к поискам Великого Нечто! Ты написал законы, по которым развивается наша цивилизация!
Партизан, крякнув, взвалил на плечо громоздкий ящик с динамитом.
— Это законы для живых, — возразил он. — Ив конце концов, могу я взять отпуск? Мудрецам тоже хочется иногда расслабиться и пустить под откос составчик-другой… Мудрость — это тот же ящик с динамитом. Рано или поздно он взрывается, и все летит в тартарары.
Вопреки воле Грзенка в одной из стен лабиринта возникло начало шоссейной дороги, сразу за которой начиналась железнодорожная насыпь. Издалека ветер донес гудок паровоза. Партизан шмыгнул носом.
— Эта планета меня доконала, — сказал он жалобным голосом. — Хочешь совет?
— Да.
— Если ты умный мрыг — держись подальше от Земли. — Партизан сдвинул ушанку на затылок и стал постепенно растворяться в воздухе.
— Э-э, постой! Крам, подожди! — растерялся Грзенк, неожидавший, что все так закончится.
— Ну чего тебе? Поезд не станет ждать. Немцы перевозят боеприпасы для решающего прорыва… — Партизана явно беспокоили приближающиеся гудки.
— Не оставляй меня здесь! Как мне вырваться? Крам!
— Вырваться? — искренне удивился мудрец. — Откуда вырваться?
— Как откуда? Из лабиринта! — Грзенк показал на замшелые глыбы вокруг и на тупик в конце коридора, где по трещинам в камне, шурша, сбегал песок.
Партизан шагнул к стене и, словно бы ее не было, утопил в ней руку.
— Разве ты еще не понял?
— Что я должен был понять?
— Никакого лабиринта на самом деле нет. Есть только недостаток воображения…
Внезапно Крам исчез, но не успел Грзенк пожалеть об этом, как он возник уже совсем в другом месте.
— Мне кажется, я еще что-то хотел сказать. Ах да, Великое Нечто! Не пытайся его искать, оно пока не хочет быть найденным…
— А майстрюк?! — воскликнул Грзенк. — Кто его остановит?
Крам усмехнулся:
— Ты считаешь, Великое Нечто — это такая мухобойка для борьбы с майстрюками? Это все равно что нанять киллера, а потом не расплатиться с ним за работу. Как бы вам не разочароваться.
— Но почему? Что такого ужасного в этом Нечто?
— Ужасного? Кто тебе сказал, что Великое Нечто ужасно? Напротив, друг мой, оно прекрасно, — назидательно продолжал Крам. — Спорю, ты не один раз задумывался, почему Великое Нечто выбрало для своего пребывания именно Землю: Что такого замечательного в этой планете? Посредственный климат, глуповатые аборигены, да вдобавок еще и на окраине Вселенной. Я тоже так думал до своего первого визита на Землю, а потом застрял здесь, и теперь сам видишь, чем занимаюсь.
Состав громыхал уже где-то совсем близко. Крам спохватился и просунул голову сквозь стену, выглядывая наружу. — А вот теперь мне действительно пора. От того, успею ли я, зависит исход войны… Ах да, она уже кончилась, ну неважно…
— А как же Великое Нечто? Что нам делать?! — крикнул Грзенк.
— Делайте что хотите. И не бойтесь ошибиться. Все, что мы совершаем, в конечном счете кому-нибудь нужно, — загадочно заявил Крам и, передернув затвор автомата, растаял в воздухе.
— Когда выберешься, прочитай мое второе пророчество! И прости, что без автографа, — раздался из пустоты его ускользающий голос.
