Ленивец просунул лапу сквозь прутья, положил мне ее на плечо и подтянул меня к клетке.
– Послушай, дружище, надо поторопиться. Выбирай: или ты будешь, не задавая вопросов, делать то, что я говорю, или мы с тобой вместе взлетим на воздух. В этом Мозг совершенно прав.
Утопающим свойственно хвататься за соломинку, так и я, не раздумывая, подчинился звучащему у меня в сознании голосу, взял гаечный ключ и стал снимать с двигателя кожух.
– Молодец, быстро справился! – одобрил ленивец. – Видишь красный провод? Обрежь его и соедини с синим... Нет, синий не обрезай, только зачисти, чтобы был контакт... Сделал? Теперь отсоедини трансформатор от вентилятора и установи его на место центральной катушки зажигания. Это должно отсрочить взрыв... Готово? Теперь отвинти пульсатор от гамма-излучателя... Ты не то трогаешь! Гамма-излучатель – это вот та фиговина, похожая на цилиндр... Теперь вытащи из пульсатора шестерню и установи ее на дополнительный разъем... Отлично! Теперь отдери от стены свою электрокровать. Нам понадобится ее электромотор и пара пружин...
Следующий час я работал, как каторжник: разбирал пылесос и молекуляризатор, спаивал провода, раскручивал гайки, складывал мозаики из цветных стекол... и вообще был занят каким-то безумием. Я выбрасывал из двигателя самые важные части и вставлял на их место такую дрянь, что было даже неловко перед кораблем.
Ленивец занимался исключительно руководством, разве что однажды, когда одному мне было никак не справиться, он соизволил придержать гаечный ключ, высунув лапу из клетки.
Наконец, когда, на мой взгляд, двигатель годился лишь на то, чтобы, привязав его себе на шею, прыгнуть с ним на какую-нибудь звезду, ленивец неожиданно объявил:
– Теперь можешь надеть крышку. Оставшиеся детали выброси. Их ваша цивилизация изобрела явно от больного воображения.
– Все равно без фотонного ускорителя мы надолго здесь застряли, – растерянно сказал я.
– О фотонном ускорителе можешь забыть. Теперь двигатель будет работать и без него. Я малость усовершенствовал эту примитивную конструкцию. Мы уже летим, если ты еще не заметил.
Я недоверчиво взглянул в иллюминатор, и по тому, что звезды слегка сместились, заключил: «Блин» неуклонно набирает скорость.
– Невероятно! Как вам это удалось? – пораженно спросил я ленивца.
– Видишь ли, друг мой, этот двигатель разработала дюжина недалеких и противоречащих друг другу умов. Все, что от меня требовалось, – упростить конструкцию, приведя труд этих мужей к единому знаменателю. Кстати, мы еще не знакомы. Меня зовут Эр.
– Спорю: вы – специалист по механике и двигателям! – сказал я, думая польстить инопланетянину, но ленивец лишь поморщился:
– Чушь! Я никогда раньше не видел ни одного двигателя. Нашей цивилизации они вообще неизвестны. Я действовал чисто интуитивно, воспользовавшись кое-какими познаниями – весьма неполными и хаотичными! – из вашего мозга.
– До сих пор не привыкну, что вы разумны, – пробормотал я. – После этой клетки... Почему вы раньше не открылись? Я... я относился бы к вам совсем иначе.
– Именно этого я и боялся. Того, что вы будете утомлять меня своей болтовней, – вздохнул Эр. – Если бы не необходимость, я ни за что бы не вышел на контакт. Вижу, вам не дает покоя любопытство – отличительная черта тех, кто не может мыслить самостоятельно. Так и быть, задавайте вопросы.
– Э-э... – замялся я, не зная с чего начать. – Вы – представитель разумной высокоразвитой цивилизации...
– Не просто высокоразвитой, – снисходительно уточнил Эр. – Не в обиду будет сказано, я превосхожу любого из ваших гениев по меньшей мере в несколько десятков раз. Мои знания по сравнению с вашими безграничны, и это при том, что ничего мне не стоили: они наследственны и интуитивны, они не нуждаются ни в зубрежке, ни в материальных носителях – таких, как ваши нелепые компьютеры или книги.
– Но позвольте... как же вы, разумное существо, позволили затолкать себя в клетку? На вас напали неожиданно?
– Напротив, это был сознательный выбор. Захоти я – никакая клетка не помешала бы мне. Я расплавил бы ее, собрав из воздуха горстку нейтронов, или так отфильтровал бы сознание зверолова, что он не увидел бы меня, даже находясь в трех шагах. Но я не собираюсь ничего предпринимать. Положение меня вполне устраивает.
– Но разве свобода для вас не важна?
– Исключительно как свобода мысли, а движение – величайшее зло. Поэтому нам безразлично: жить ли в зоопарке или на родных островах... Вся главная, что-то значащая для нас часть жизни проходит в глубинах сознания. Это вам, землянам, чтобы существовать, надо бегать и суетиться. Порой я удивляюсь, сколько лишних и бессмысленных движений вы совершаете! Девяносто пяти, даже девяносто девяти процентов из них можно было бы легко избежать. Но, думаю, бессмысленно осуждать вас: путь вашего народа во Вселенной – это путь действий, лишенных смысла. Наш же – путь чистой мысли. Мы – народ идеальных мыслителей, то есть таких мыслителей, которые мыслят, ничего при этом не предпринимая.
– Мыслить – это хорошо, но почему ваш народ до сих пор не вышел на контакт с человечеством? Неужели вас устраивает положение вещей, при котором вас считают животными? – удивленно спросил я.
– Безразлично, что вы о нас думаете. Становится жутко, когда мы представляем, сколько лишней беготни и суеты вы поднимете, если узнаете, что мы разумны. Нахлынут ваши так называемые «ученые мужи» – и пошла кутерьма. Надо будет говорить, что-то объяснять, спорить, доказывать, а для нас это невыносимо. Ведь на разговоры тратится та энергия, которая в ином случае пошла бы на мысль. К тому же наш разум весьма своеобычен. У нас нет ни машин, ни одежды, ни домов, мы не летаем в космос и не пашем землю.
– И войн у вас тоже не бывает?
Эр поморщился:
– Разумеется, нет. Для того чтобы воевать, нужно вставать на ноги, брать в руки палки, камни, колотить по головам и туловищам... Сколько бессмысленных, глупых усилий, какие затраты энергии, а все ради чего? Если бы нам было что отнимать друг у друга...
– А чем же вы в таком случае занимаетесь?
Хотя на лице Эра не шевельнулся ни один мускул, но на нем появилось какое-то иное – неуловимое – выражение.
– Мы мыслим, созерцаем и мечтаем. Причем мечтаем совсем иначе, чем вы, земляне. Все ваши мечты так или иначе привязаны к утилиту – домам, предметам, чувственным наслаждениям, и вы не можете вырваться из этого круга. Мы же создаем внутри своего сознания целые страны и континенты, населяем их народами, которые перемещаются, действуют, сражаются, влюбляются, совершают тысячи подвигов и безумств. Но даже в мечтах... нам... не... удается... избежать жизненной... пра... а-а-ф! (Здесь Эр, не выдержав, зевнул.)
– Какой правды? – спросил я, чувствуя, как речь собеседника замедляется в моем сознании: ленивцем, вероятно, овладевала дрема.
– А-а?! Простите, – очнулся инопланетянин. – А правда в том, что эти народы жиреют, привязываются к комфорту, становятся сухими, эгоистичными, стареющими, а под конец погибают, и нам приходится представлять новые. Причем каждый из нас воображает свои миры – у кого-то это может быть мир гуманоидов, а у кого-то – мир летучих камней или космических систем. Например, я могу совершенно четко представить, как две галактики ссорятся из-за того, что одна случайно обчихала другую метеоритами, а та сгоряча запустила в нее черной дырой или радиотуманностью... Землянам этого не постичь.
