– Давай напрямик! – хрипит Костыль и, не дожидаясь ответа, по-пожарному сигает через двухметровый забор. Мне ничего не остается, как последовать за ним, отчаянно матерясь в душе. Послал же черт напарничка!
Двор, завешенный сетями, женщина, стирающая белье в широком корыте, оскаленная морда собаки, грядки, засаженные кустами с фиолетовыми плодами, – все это смешивается воедино. По ушам бьет отрывистый лай, но пес понапрасну дерет глотку – мы уже в следующем дворе, мчимся через другие грядки, до смерти напугав старушку с котом на коленях, отдыхающую в кресле-качалке. И опять забор, и вновь испуганные крики и собачий лай… «Гарун бежал быстрее лани, быстрее зайца от орла».
Перепрыгнув не помню уже какую по счету изгородь, Костыль неожиданно орет:
– Осторожно, тут обрыв!
Я буквально зависаю наверху забора, смотрю вниз. Вот оно, море… Точнее, озеро, Долгое озеро. Бескрайняя водная гладь, от которой нас отделяет крутой склон, поросший кустами. Внизу – несколько построек, развешенные для просушки на высоких жердях сети и полоска глинистого берега. Мы на самой окраине поселка, справа видны причалы, у которых качаются баркасы и лодки.
– Вниз! – командует Костыль и первым ухает в заросли. Я бросаю ему контейнер и сигаю следом. Трещат ветки, листья хлещут по лицу.
– Туда! – указывает вдоль берега Костыль.
Собачий лай отдаляется. Судя по всему, погоня отстала, сбилась со следа, но это ненадолго. Очень скоро преследователи разберутся, что к чему. Наши шансы на спасение тают с каждой секундой.
Пробежав мимо длинного дощатого сарая, мы оказываемся у самой воды. Людей не видно. На отмели лежит полузатопленная баржа с проломленным днищем. К ней привязаны несколько лодок. Пахнет гниющими водорослями, рыбой и смолой. Костыль заходит в воду, погружается по пояс, потом – по грудь. Добравшись до лодок, он машет мне рукой.
– Сюда!
Я иду следом, ощупывая ногами каменистое дно. Вода холодная, мутная. Меня охватывает чувство безысходности – на что надеется Костыль, забравшись на лодку? Конечно, высокий борт баржи прикрывает нас от нежелательных взглядов, но что дальше?
Словно подслушав мои мысли, Костыль коротко бросает:
– Будем уходить по воде.
Он уже отвязал лодку, на дне которой в набравшейся воде лежат весла. Я кладу на нос посудины контейнер, переваливаюсь через низкий борт. Костыль уже разобрал весла и гребет, глубоко погружая лопасти. С меня потоками течет вода. Погони все еще не видно.
Кажется, нам впервые за последние дни повезло…
* * *
Костыль гребет, упираясь ногами в скамью. Кажется, по-морскому она называется «банка». Я вычерпываю воду мятым ведром. Это ведро – наше спасение, без него лодка уже пошла бы ко дну. Ветра практически нет, волны, соответственно, тоже, так что двигаемся мы довольно бодро. Долгое озеро в этом месте довольное широкое, километров сорок, так что плыть нам еще долго. Если погранцы или агенты «Вайбера» догадаются, что мы ушли по воде, и снарядят погоню, какой-нибудь паровой катер или парусник, догонят они нас легко и быстро. Нам можно надеяться только на удачу. Впрочем, когда в Центруме я опирался на что-то более весомое? «Ваше благородие госпожа Удача. Для кого ты добрая, для кого иначе…»
Время от времени я бросаю взгляд за корму на полоску восточного берега. Пока, тьфу-тьфу-тьфу, вроде все идет как надо – преследователей не видно. «Нас не догонят».
Солнце медленно опускается к горизонту на западе. Там пока – вода, одна вода и ничего, кроме воды. Судя по всему, озеро мы пересечем уже глубокой ночью, а то и к утру. Нужно постараться продвинуться засветло как можно дальше – сейчас мы ориентируемся по солнцу, а в темноте можно отклониться от направления и угрести черт-те знает куда.
Костыль бросает весла.
– Гонец, давай, смена.
Он встает, перебирается на мое место, берет ведро и начинает с ожесточением вычерпывать воду. Ведро с жестяным стуком бьет о дно лодки.
Я гребу, стараясь не думать о том, что происходит сейчас на восточном берегу, где, должно быть, суетятся погранцы, железнодорожники и сурганцы. Мысль иногда бывает материальной, подумаешь о какой-нибудь гадости – она и сбудется.
– Слышь, – Костыль на мгновение останавливается, поворачивает ко мне потное, злое лицо, – когда доплывем – пойдем на север. Там горы. Спрячемся.
– На фига, нам же контракт надо выполнить.
– Вот именно.
– Но как?
– Каком кверху. Проводника будем искать. У горцев разный народ отирается, они с погранцами не дружат. Греби давай!
Я гребу, стараясь подальше выносить весла и работая всем телом. Ладони уже ноют, скоро на них появятся мозоли. Потом они лопнут и будут кровоточить. Последний раз я сидел на веслах лет десять назад, да и то во время лодочной прогулки в Парке культуры и отдыха имени, ясное дело, Максима Горького. Видать, любил человек погулять – в России почти в каждом городе есть парк в его честь.
– Тихо! – вскидывается Костыль и замирает, подняв ведро. – Не плещи!
Я опускаю весла в воду, прислушиваюсь. С северо-востока приходит тихий, но отчетливый звук – ритмичное постукивание, словно кто-то быстро-быстро колотит костяшками пальцев по пустой бочке.
– Что это?
– Паровая машина! – Костыль матерится, сплевывает за борт. – Греби давай, что расселся?!
Я налегаю на весла. Замах, погружение, гребок, снова замах… Солнце опустилось к самой воде и медленно наливается багрянцем. С юга наползают длинные серые облака, похожие на морских рыбин. Чешуя их краснеет, хвосты наливаются тревожной синевой.
– Ветер будет, – говорит Костыль. – Греби сильнее!
Я молчу. И так ясно, что тут не до филонства, подгонять меня не нужно, но Костыль не может не ворчать, не командовать – такой он человек.
Стук паровой машины теперь слышен отчетливо. Что-то приближается с севера, и явно по наши души. Черт, если нас накроют посреди озера, то даже SOS послать не получится – нечем и некому. В принципе погранцы, если это они, могут и не брать нас живьем. С точки зрения их закона мы – преступники, чья вина доказана. Суд не требуется. Очередь из пулемета или просто пара выстрелов из винтовки – и «ку-ку, Гриня».
Если же нас догоняют сурганцы, расклад тоже известен – никелированные браслеты, этап в Тангол и опять же застенки «Вайбера». Непроизвольно ухмыляюсь.
– Что, анекдот вспомнил? – хмурится Костыль.
– Ага… про двух обезьян, которые не знали, куда податься – то ли к умным, то ли к красивым.
– И чего? – недоверчиво смотрит на меня Костыль. С чувством юмора у него туго.
– Разорвались на хрен. Напополам.
– Смешно, – кивает Костыль и берется за ведро.
Когда солнце до половины погружается в озеро, вызолотив слепящую дорожку, мы меняемся местами. Я заматываю кровоточащие ладони бинтом – у меня всегда с собой армейский индивидуальный пакет – и замечаю, что воды в лодке стало заметно больше, хотя Костыль трудился вовсю.
