– Ага. Ты. – Она сипло засмеялась, будто я сказала что-то смешное. – Ты…
Я снова привела психолога в сидячее положение. Послышался хруст, она застонала – видимо, все ребра переломаны. Левая рука и плечо проминались под курткой. В районе живота, из-под инстинктивно прижатой ладони, расползалось темное пятно. Пахло мочой.
– Ты здесь, – удивленно проговорила она. – Я же тебя убила.
Она говорила медленно, будто спросонья или только собираясь заснуть.
– Нет, не убила.
Психолог снова захрипела, ее взгляд прояснился.
– Вода есть? Хочу пить.
– Есть.
Я прижала флягу к ее губам, и она сделала несколько глотков. На подбородке у нее запеклись капли крови.
– Где топограф? – задыхаясь, спросила она.
– Осталась в лагере.
– Не захотела идти с тобой?
– Нет.
Ветер откинул со лба вьющиеся волосы, обнажив глубокую рану – скорее всего, от удара о стену.
– Неуютно в твоем обществе? – спросила психолог. – Испугалась того, чем ты стала?
У меня по спине пробежали мурашки.
– Я такая же, как всегда.
Психолог снова отвернулась к морю.
– Я видела, как ты идешь к маяку. Именно тогда я окончательно убедилась, что ты не такая.
– И что же ты увидела? – решила подыграть я.
Она закашлялась, отхаркивая кровь.
– Огонек. Яркий, режущий глаз. И это была ты, – сказала она, и я будто со стороны увидела, что представляет собой ясность. – Ты парила над солончаком, сквозь заброшенную деревню. Блуждающий огонек, медленно летящий над болотами и дюнами, вперед и вперед, уже не человек, а что-то другое, свободное и парящее…
Ее тон изменился, и я догадалась, что даже в этом состоянии она пытается загипнотизировать меня.
– Не сработает, – перебила я ее. – Гипноз на меня больше не действует.
Она открыла было рот, но потом передумала.
– Еще бы. С тобой всегда трудно, – сказала она, как ребенку.
В ее голосе сквозило странное чувство гордости.
Наверное, следовало бросить психолога, дать ей умереть и не выпытывать ответы… но на это у меня не хватало милосердия.
– Почему ты не пристрелила меня еще на подходе? – Раз уж я выглядела так не по-человечески.
Она повернула голову. Не подчинявшееся ей лицо скорчилось в хищной гримасе.
– Не смогла спустить курок. Пальцы не слушались.
Такое ощущение, что она бредила, – к тому же никакой винтовки наверху не было. Я решила задать вопрос по-другому:
– А как ты упала? Случайно или нарочно? Тебя толкнули?
Психолог нахмурилась, в уголках глаз появились морщинки, будто она силилась вспомнить, но память возвращалась только частями.
– Мне показалось… показалось, меня что-то преследует. Я хотела выстрелить в тебя, но не смогла, и вот ты уже внутри… Потом почудилось, что сзади кто-то есть, кто-то идет за мной по лестнице… Я перепугалась. Хотелось бежать, и я перепрыгнула через парапет… Я прыгнула. – Она будто сама себе не верила.
– Кто тебя преследовал?
Она зашлась кашлем, с трудом выговаривая слова.
– Я не видела. Никого там не было… Или я видела, и не раз. Внутри себя. Внутри тебя… Я хотела сбежать. От того, что внутри меня.
Тогда я не поверила ни единому слову из этого обрывистого объяснения. Что-то гналось за ней от самой Башни? Я истолковала лихорадочные оправдания желанием сохранить контроль. Она не могла управлять экспедицией, ей нужно было свалить вину за провал – не важно, на кого или на что, пусть даже самое невероятное.
Я решила сменить тему:
– Зачем ты потащила антрополога посреди ночи в туннель? Что там случилось?
Психолог ответила не сразу: то ли обдумывала ответ, то ли организм начинал понемногу отказывать – не знаю.
– Просчиталась. Не хватило выдержки, – произнесла она наконец. – Мне нужны были данные, прежде чем ставить под удар всю экспедицию. Нужно было знать, с чем мы имеем дело.
– То есть насколько далеко продвинулся Слизень?
Она злобно ухмыльнулась.
– Так ты его зовешь? Слизень?
– Что там случилось? – спросила я.
– А ты как думаешь? Все пошло наперекосяк. Антрополог подобралась слишком близко. – Читай: психолог заставила ее подойти так близко. – Существо среагировало. Убило ее, ранило меня.
– Вот почему наутро ты была сама не своя.
– Да. И еще потому, что ты начала меняться.
– Да не меняюсь я! – выкрикнула я с неожиданной злостью.
Она хрипло засмеялась и сказала насмешливо:
– Нет, конечно. Ты становишься такой, какой всегда была. И я тоже не меняюсь. Никто из нас не меняется. Все здорово. Давайте веселиться.
– Заткнись. Почему ты нас бросила?
– Экспедиция сорвалась.
– Это не объяснение.
– А в ходе обучения ты мне все объясняла?
– Ничего не сорвалось. Во всяком случае, не до такой степени, чтобы свернуть экспедицию.
– Мы в лагере всего шесть дней: одна мертва, две меняются, а четвертая колеблется. Похоже на катастрофу, тебе не кажется?
– Если это и катастрофа, то без тебя не обошлось.
Я сколько угодно могла не доверять психологу как человеку, но полагалась на нее как на лидера экспедиции. Мысль о ее предательстве, о том, что она вот-вот бросит меня насовсем, приводила в ярость.
– Ты испугалась и опустила руки.
Психолог кивнула.
– И это тоже. Да. Да. Надо было сразу заметить, что ты меняешься. Следовало вернуть тебя к границе. Не стоило спускаться в туннель с антропологом… Но что сделано, то сделано. – Она поморщилась и выплюнула кровавый комок.
Я проигнорировала выпад в мой адрес и зашла с другого конца:
– Что собой представляет граница?
И снова эта улыбка…
– Расскажу, если дойду.
– Как на самом деле происходит переход?
– Не так, как ты думаешь.
– Говори! Через что мы проходим? – Я чувствовала, что перестала понимать происходящее. Снова.
В ее глазах зажглась жестокая искорка, и мне это не понравилось.
– Подумай-ка вот о чем. Может быть – может! – ты и невосприимчива к гипнозу, а как насчет уже сделанного внушения? Давай я сниму его, и ты вспомнишь, что пережила, переходя границу, – предложила психолог. – Понравится ли тебе это, Огонек? Или ты сойдешь с ума?
