Чуть позже, когда я решила прибраться, на меня вдруг нашел приступ смеха – я даже согнулась пополам от боли. Внезапно вспомнилось, как я мыла посуду после ужина той самой ночью, когда муж вернулся из Зоны. Я отчетливо представила себе тарелки с остатками спагетти и курицы. Удивительно, как нечто такое обыденное могло сосуществовать со столь невероятным возвращением.
05: Растворение
Мне никогда не нравились города, но приходилось терпеть: муж не мог жить вне города, лучшей работы, чем в городе, нигде не сыскать, а в поле я бы просто уничтожила себя. Тем не менее назвать меня «горожанкой» нельзя. Грязь и пыль, жизнь, бурлящая сутки напролет, толпы людей, постоянный свет, скрывающий звезды, вездесущие выхлопы бензина, тысячи примет загнивания человечества… все это мне не нравилось.
– Куда тебя несет на ночь глядя? – не раз спрашивал меня муж (до экспедиции оставалось примерно девять месяцев).
Перед словом «несет» я отчетливо слышала невысказанное «на самом деле».
– Никуда, – отвечала я.
Куда глаза глядят.
– Нет, правда, куда ты уходишь? – К его чести стоит сказать, что он никогда не следил за мной.
– Я не изменяю тебе, если ты об этом.
Пусть такая прямота и не успокаивала его, но вопросов он больше не задавал.
Я говорила ему, что одинокие полуночные прогулки расслабляли и помогали засыпать, когда работа бесила или становилась невыносимо скучной. Однако я не гуляла, а ходила на пустой, поросший травой участок. Точнее, пустым он не был – и именно поэтому мне нравился. Там обитали два вида улиток, три вида ящериц да бабочки со стрекозами. В колее, оставленной когда-то грузовиком, начала собираться дождевая вода. Так сперва появилась лужа, а затем и пруд. Каким-то образом туда занесло икру, и в воде завелись мальки, головастики и водные насекомые. Вокруг пруда выросла трава, укрепив почву, и для перелетных певчих птиц он служил перевалочным пунктом.
Как биосистема пустырь не поражал воображение, однако он находился близко, и это подавляло желание сесть в машину и рвануть в глушь. Мне нравилось бывать там ночью, потому что тогда можно было встретить затаившуюся в траве лису или карликовую сумчатую летягу, присевшую отдохнуть на телефонном столбе. Неподалеку кружились козодои, которые ловили насекомых, штурмующих уличные фонари. Мыши и совы, как повелось издревле, играли в охотника и добычу.
От животных, обитающих в настоящей глуши, их всех отличала осторожность, выстраданная в тяжелых и мучительных испытаниях. Жизнь на оккупированной человеком территории трагична и редко заканчивается хорошо.
Я не рассказывала мужу о том, куда хожу гулять, так как хотела, чтобы пустырь принадлежал только мне. У пар и без того хватает общих дел, которыми занимаются по привычке или потому, что так делают все. Я ничего не имею против этих ритуалов, более того, порой они даже доставляют удовольствие. Но этот участок городской глуши был моим и только моим. Он заполнял мою голову, когда я работала, и это успокаивало, заставляло ожидать новых миниатюрных драм. Мысли о пустыре притупляли во мне жажду свободы. Тогда я не знала, что в это же время мужу снилась Зона Икс с ее бескрайними просторами. Впоследствии эта параллель помогла мне смягчить злость после его ухода и замешательство от его внезапного и пугающего возвращения… Правда, увы, я так и не смогла понять, что же я не разглядела в муже.
Психолог говорила: «Граница надвигается… с каждым годом все быстрее», – однако мне это утверждение казалось слишком приземленным, слишком примитивным. Мой пустырь был не единственной «мертвой» зоной – их были тысячи, и никто не обращал на них внимания, потому что они «бесполезны» и оттого невидимы. В этом множестве переходных сред могло обитать что угодно, и никто бы не заметил. Мы привыкли считать границу невидимой и непроницаемой стеной, но если участникам одиннадцатой экспедиции удалось вернуться незамеченными, кто знает, вдруг проскочило что-то еще?
* * *
Залечивая мои раны, ясность вступила в новую фазу. Я беспрестанно чувствовала зов Башни, кожей ощущала ее под землей – как бывает в пору первой любви, когда не глядя можешь сказать, где точно находится предмет твоих желаний. Видимо, отчасти от того, что мне нужно было туда вернуться, а отчасти от воздействия спор. Тем не менее с этой тягой следовало бороться: сначала дела. И если я смогу заняться ими, не отвлекаясь ни на что постороннее, возможно, мне удастся сложить все воедино.
Для начала следовало отделить ложь и полуправду, которыми нас пичкало руководство, от настоящих особенностей Зоны Икс: например, теперь я знала, что все началось со своего рода плацдарма, «протозоны». Гора журналов в тайнике маяка коренным образом изменила мое представление о Зоне, но, увы, сведения о дополнительных экспедициях ни на йоту не приблизили меня к пониманию Башни и ее сущности. В первую очередь напрашивался такой вывод: допустим, граница расширяется, но процесс поглощения новой территории при этом остается неизменным. Во всех журналах встречались доказательства повторяющихся циклов и смены сезонов обыденного и странного, что помогало определить тенденции. Впрочем, руководство наверняка знало и об этом, так что это можно было считать доказанным фактом. Сама выдумка о том, что перед нами прошло – неудачно – всего несколько экспедиций, и внушенная нам «Южным пределом» дата начала исследований поддерживали идею циклов в глобальном процессе расширения.
В журналах можно было прочесть об отваге и трусости, хороших и неудачных решениях, но в конечном счете все они повествовали о неизбежности. Никому еще не удалось проникнуть в суть замысла Зоны и уж тем более помешать его осуществлению. Люди умирали, их убивали, кто-то возвращался прежним, кто-то нет, а Зона Икс продолжала свое дело как ни в чем не бывало… Руководство настолько боится вносить радикальные коррективы в ситуацию, что продолжает отправлять экспедицию за экспедицией, намеренно искажая информацию, как будто по-другому нельзя. Мы не будем воевать с Зоной, мы будем кормить ее, и, может быть, кому-то посчастливится наткнуться на объяснение, найти какое-то решение… пока Зона Икс не поглотила весь мир.
Подкрепить эти гипотезы было нечем. Впрочем, самого их наличия было достаточно, чтобы испытать мрачное удовлетворение.
Я делала все, лишь бы не читать журнал мужа, хотя он манил к себе не меньше Башни. Оттягивая момент чтения, я решила заняться изучением принесенных с собой образцов. Водрузив микроскоп на шаткий столик (топограф оставила его в покое, видимо, посчитав, что с него и так достаточно), я начала рассматривать образцы, взятые с тела психолога. Клетки ее здорового плеча и клетки из раны казались обыкновенными, человеческими. Я сравнила их со своими – никакой разницы. Нелепица какая-то. Я перепроверяла образцы снова и снова, даже по-детски делала вид, что отворачивалась – и тут же резко подскакивала к микроскопу.
Меня не покидала уверенность, что сам акт наблюдения все меняет, и стоит мне отвлечься, как клетки превращаются во что-то еще. Да, безумие, но выкинуть из головы эту мысль не получалось. Зона Икс каждым стебельком, случайным насекомым, самой крохотной росинкой будто издевалась надо мной. Что будет, когда Слизень дойдет до дна Башни? Что будет, когда он вернется на поверхность?
