Тени были умны, они нашли способ связи в объеме балка. И средой передачи им служила гравитация.
Способов были тысячи. Например, тени могли повлиять на орбиты пары вырожденных звезд таким образом, чтобы при их движении возникала гравитационная рябь. Также они научились создавать миниатюрные черные дыры. Средства для них не имели значения, главное – результат: чтобы в другой точке балка кто-то принимал их сигналы.
Например, вертуны.
Куэйхи рассмеялся своим мыслям. Что ни говори, а мерзкая ересь теней не лишена смысла. Но чего еще он мог ожидать? Где есть Божий промысел, там должны быть и козни дьявола, хитро вплетенные в планы Создателя, дабы лишить бытие человеческое самомалейшего чуда.
– Куэйхи, – подал голос скафандр, – ты нас слышишь?
– Слышу, – ответил он. – Но не хочу с вами разговаривать. Я не верю ни единому вашему слову.
– Если ты не веришь, поверит кто-нибудь другой.
Куэйхи поднял руку, указывая на скафандр. Кисть маячила на периферии его зрения, словно жила самостоятельной жизнью, отделенная от тела.
– Я никому не позволю отравиться вашей ложью!
– Еще как позволишь, если узнаешь, что у них есть то, в чем ты крайне нуждаешься.
Его рука задрожала. Внезапно настоятелю стало очень холодно. Рядом с ним находилось зло. И это зло слишком много знало о его планах.
Куэйхи нажал кнопку переговорного устройства рядом со своим ложем.
– Грилье! – воскликнул он. – Грилье, немедленно сюда! Мне нужна новая кровь!
Глава двадцать шестая
Хела, год 2727-й
На следующий день Рашмика впервые увидела мост.
При этом не гремели фанфары. Она стояла на обзорной палубе внутри одной из двух головных машин. После инцидента с наблюдателем в зеркальном шлеме девушка обещала себе больше не подниматься на крышу.
Ее предупредили, что караван вплотную приблизился к ущелью, но на протяжении еще нескольких километров пейзаж останется неизменным. Караван – значительно удлинившийся, поскольку по дороге к нему присоединились новые секции, – тащил свое гигантское змеиное туловище по каньонам с ледяными склонами, крутыми и высокими, в два раза выше самой большой машины. Время от времени он царапал бортами испещренные синими жилами стены ущелий, обрушивая тонны льда. Всегда считалось, что для пеших паломников хождение к экватору крайне опасно, но теперь, когда бедняги были вынуждены продвигаться теми же узкими проходами, что и караван, риск увеличился многократно. Караван не мог объезжать паломников, и тем не оставалось ничего другого, как пропускать машины над собой, молясь о том, чтобы не превратиться в кровавое пятно под колесом, гусеницей или механической ногой.
Если машины щадили пилигрима, того мог прикончить ледопад.
Со смесью ужаса и сочувствия Рашмика смотрела, как пешеходы группа за группой исчезают под огромным туловом каравана. Узнать, удалось ли этим несчастным подняться, не было никакой возможности, и она сомневалась, что караван остановится, даже если случится несчастье.
Потом каньон плавно повернул направо, и пейзаж вдруг исчез – у Рашмики прямо-таки душа ушла в пятки. Она и не замечала, насколько привыкла к ползущим навстречу от горизонта все новым и новым белым утесам. Теперь же земля рухнула вниз, а вслед рывком опустилось черное небо – словно полуспущенный занавес над сценой развернулся во всю ширь. Голодное небо жадно вгрызлось в землю.
Выбравшись из каньона, дорога бежала теперь по карнизу вдоль Рифта Гиннунгагапа. Слева от нее отвесные стены поднялись еще выше; справа Рашмика не видела вообще ничего. Дорога была достаточно широка, чтобы могли разъехаться два каравана, причем правый бок правого каравана отделяло от обрыва не более двух или трех метров. Девушка оглянулась на вереницу разномастных машин – весь караван вдруг предстал как на ладони – и увидела колеса, катки, траки, ступни, поршневые ноги и панцирные пластины; все это уверенно продвигалось вперед, роняя тонны льда при каждом соприкосновении с обрывом. По всей длине каравана мастера вождения сосредоточенно правили, избегая риска размозжить машину о стену слева и сорваться в пропасть справа.
Караван не мог тормозить, ведь для того и выбран был этот короткий путь, чтобы наверстать драгоценное потерянное время. Рашмика попыталась вообразить, что произойдет, если одно из его звеньев допустит роковую ошибку. Она знала, как соединены между собой машины, но понятия не имела о том, насколько прочны переходники. Может ли одна злополучная машина утащить за собой весь караван в Пропасть, или она успеет отцепиться? Существует ли некий жуткий протокол, определяющий, как поступать в таких случаях?
Что ж, Рашмика едет на головной машине. Если и можно найти безопасное место, так только здесь, где у водителя наилучший обзор дороги.
Через несколько минут, в течение которых никакой аварии не случилось, девушка слегка успокоилась и впервые как следует присмотрелась к мосту, который все это время виднелся впереди.
Караван катил на юг, в сторону экватора, вдоль восточного края Рифта Гиннунгагапа. Мост находился южнее. Возможно, то была лишь игра воображения, но Рашмике казалось, что вдали, где теряется Пропасть, заметна кривизна поверхности планеты. Кромка обрыва в сплошных зубцах, но, если мысленно сгладить их, покажется, что она изгибается пологой дугой, наподобие траектории спутника. Трудно было определить на глаз, сколь далеко отсюда мост и какова ширина Рифта в том месте. Но Рашмика помнила, что длина моста сорок километров. Обычные законы перспективы тут не работали. Ни тебе ориентиров, позволяющих судить о расстояниях, ни искажения контуров или красок по вине атмосферы. Хотя мост казался невероятно далеким, он мог находиться как в пяти, так и в сорока километрах от каравана.
Рашмика решила, что до него пятьдесят – шестьдесят километров птичьего полета – более двух сотых окружности Хелы. Но дорога тут вовсю петляла и не раз выписывала круги. Девушка не удивилась бы, если бы этот отрезок пути составил добрую сотню километров. Зато она видит мост – сбылась давняя мечта. Рашмика часто слышала, что никакие изображения не передают подлинного величия этой постройки. И теперь она убедилась в этом. Чтобы понять, что такое мост, нужно увидеть его собственными глазами.
Больше всего поражало и пугало людей то, что мост выглядел совсем обыкновенно. Невзирая на его огромные размеры, на необычность использованных для его постройки материалов, казалось, что его перенесли сюда со страниц человеческой истории, соорудив где-то на Земле в век железа и пара. Мост создавал в воображении лошадей и фонари, дуэли и тайные свидания, зимние дворцы и музыкальные фонтаны – если забыть о том, какой он огромный и будто бы выдутый из стекла или вырезанный из сахара.
Арка моста протянулась через Пропасть от края до края, описав плавную дугу. Остальные детали были идеально прямыми. И никаких построек; отсутствовали даже ограждения по бокам, а от узости дорожного полотна аж дух захватывало – прямая, как клинок рапиры, блестящая полоса. В некоторых местах вроде зияли бреши, но эта иллюзия исчезла, когда Рашмика наклонила голову. Столь малого смещения хватило, чтобы на дистанции пятьдесят километров деликатнейшая конструкция визуально воспринималась совсем по-другому. Пролет на большей части своей протяженности не поддерживался ничем, однако с обеих сторон в пяти-шести километрах от стен Пропасти виднелась филигрань опор, соединяющих их с мостом. Опоры состояли из сюрреалистически вычурных завитков, петель, спиралей и виньеток; все это кружево ловило свет и отбрасывало к Рашмике не только белизну и серебро, но всю радугу призматического спектра. Малейший наклон головы заставлял краски складываться в новую великолепную калейдоскопическую картину.
