– Что ж, если ты прав, там многие нуждаются в спасении.
– Сколько бы ты ни спас, это не оправдает риск, – возразил Ремонтуар.
– Все равно попробовать стоит. – Скорпион указал на висящий за иллюминатором громадный субсветовик. – «Ностальгия» вывезла с Ресургема сто шестьдесят тысяч человек. Может, я и не слишком силен в математике, но сейчас на борту всего семнадцать тысяч. Значит, у нас полно свободного места.
– И ты готов рисковать теми, кого уже спас?
– Готов.
– Мы отогнали ингибиторов, и у тебя сейчас есть кое-какие преимущества. Их очень легко потерять.
– Знаю, – ответил Скорпион.
– Ты и собственную жизнь подвергнешь риску.
– Об этом я тоже подумал, но, черт возьми, Рем, такой довод никогда ни на что не влиял. Чем старательней ты меня отговариваешь, тем больше хочется туда полететь.
– Нужно, чтобы руководство согласилось с твоим планом.
– Кто не со мной, тот подо мной. Вот и пусть выбирают.
– А еще необходимо договориться с кораблем.
– Я скажу волшебное слово «пожалуйста», – пообещал Скорпион.
Буксиры отвели орудия класса «Ад» на безопасное расстояние от корабля. Скорпион ждал включения маршевых двигателей и выбросов яркой плазмы, но весь состав просто уплыл с ускорением прочь, словно увлекаемый невидимой рукой.
– Я не согласен с твоим решением, но уважаю тебя за него, – сказал Ремонтуар. – Чем-то ты напоминаешь Невила.
Скорпион вспомнил поразительно недолговечную скорбь Ремонтуара:
– Мне казалось, ты уже перестал о нем печалиться.
– Никто из нас не забудет Невила, – коротко ответил сочленитель. Потом снова указал на чай и спросил, заметно повеселев: – Не желаете ли еще чая, мистер Пинк?
Скорпион не знал, что и сказать на это. Посмотрев в спокойное лицо сочленителя, он пожал плечами:
– Пожалуй, мистер Клок.
Хела, год 2727-й
Генерал-полковник вел Рашмику по лабиринтам «Пресвятой Морвенны», и это явно была не экскурсия. Многократно девушка выказывала любопытство – останавливалась у окна или примечательной детали интерьера с вопросительным выражением лица, – но Грилье всякий раз вежливо подталкивал ее вперед, постукивая тростью по полу и стенам, словно хотел подчеркнуть срочность своей миссии.
«Время дорого, мисс Эльс», – говорил в таких случаях он. Или: «Мы чуточку торопимся».
– Мне бы очень помогло, если бы вы объяснили, куда мы идем, – сказала она.
– Нисколько не помогло бы, – ответил Грилье. – Как это может помочь? Куда вас ведут, туда вы и придете.
Он что-то задумал, поняла Рашмика. И эта догадка ей совсем не понравилась.
– А что случилось с «Железной Екатериной»? – Она решила не сдаваться так легко.
– Насколько мне известно, ничего, – ответил Грилье. – Вас приняла на работу церковь. Зачислила в штат одного из своих соборов, а потом перевела в другой. Только и всего. – Врач принял заговорщицкий вид, даже постучал себя пальцем по крылу носа. – Между прочим, сейчас очень трудно устроиться на «Пресвятую Морвенну». Говоря откровенно, вам здорово повезло. Все мечтают работать в старейшем соборе.
– А я слышала, «Пресвятая Морвенна» в последнее время теряет популярность, – возразила Рашмика.
Грилье оглянулся:
– Что вы имеете в виду, мисс Эльс?
– Говорят, настоятель собрался ехать по мосту.
– А если и так, что с того?
– А то, что не много найдется желающих остаться на борту. Скажите, генерал-полковник, когда мы доберемся до моста?
– Я плохо знаю здешние края.
– Но график движения вам должен быть известен.
Улыбка Грилье показалась Рашмике жуткой – как будто осклабился скелет.
– А вы не разочаровали меня, мисс Эльс.
– Это вы о чем, доктор?
– Распознаете ложь, читаете по лицам. Ведь это ваш коронный фокус? Или, правильнее сказать, самый дорогой товар?
Они остановились в том месте, где начиналось основание Часовой Башни, – так, во всяком случае, представлялось Рашмике. Врач достал ключ, вставил в скважину рядом с деревянной дверью и провел девушку в помещение, явно не предназначенное для всеобщего пользования. Вместо стен там были чугунные решетки. Грилье нажал в определенной последовательности несколько латунных кнопок, и кабина пошла вверх. Сквозь решетки Рашмика видела, как мимо скользит шахта лифта. Потом начались витражи, и по мере продвижения кабины мимо мозаичных стен свет в кабине менялся от зеленого к красному, от красного к золотому, от золотого к густо-синему; в нем короткостриженые волосы врача казались светящимися от электрических разрядов.
– Я все еще не понимаю, что происходит, – сказала она.
– Неужели боитесь?
– Чуть-чуть.
– Напрасно.
Рашмика видела, что Грилье говорит правду, по крайней мере сам так считает.
– Обращаться с вами мы будем хорошо, – продолжал он. – По-другому нельзя – вы слишком ценны.
– А если я не захочу здесь оставаться?
Грилье отвернулся от нее, взглянул в окно. Свет окрасил его профиль в цвета угасающего пламени. Сухая и мускулистая фигура врача, его бульдожье лицо чем-то напомнили циркачей, выступавших на Равнине Вигрид, – обычных старателей, кочующих с балаганом из поселка в поселок, чтобы прокормиться в трудную пору. Грилье запросто мог бы стать пожирателем огня или акробатом.
– Можете уйти, – ответил он, не оборачиваясь. – Держать вас здесь без вашего согласия нет смысла. Польза, которую вы способны принести, целиком зависит от вашей доброй воли.
Возможно, Рашмика неправильно расценила интонацию, но ей показалось, что и на этот раз Грилье сказал правду.
– Но я по-прежнему не понимаю…
– Я подготовился к нашей встрече, – сказал Грилье. – Вы редкая птица, мисс Эльс, такой дар, как у вас, встречается у одного человека из тысячи. А ваш вдобавок необыкновенно развит. Вам нет равных. Сомневаюсь, что на всей Хеле найдется человек с такими же способностями.
– Просто я вижу, когда люди врут, – сказала она.
– Вы видите не только это, мисс Эльс, – повернулся к ней Грилье с улыбкой. – Взгляните на меня. Я улыбаюсь потому, что счастлив. По-настоящему счастлив.
Она уже видела раньше эту улыбку скелета.
– Мне так не кажется.
– И вы совершенно правы. А знаете почему?
– Потому что очевидно, – ответила она.
– Но не каждому. Когда я улыбаюсь нарочно, не испытывая веселья, – вот как сейчас, – я использую только одну лицевую мышцу, зигоматикус майор. Улыбаясь же непроизвольно – что, надо признать, случается не часто, – я напрягаю не только зигоматикус майор, но и орбикуларис окули, и парс латералис. – Грилье дотронулся пальцем до виска. – Эти мышцы расположены вокруг глаз. Большинство людей не способны их напрягать по желанию. Например, я не могу. Точно так же большинство не могут остановить движение этих мышц, когда смеются от души. – Грилье вновь улыбнулся; лифт замедлял ход. – Люди в массе своей не замечают разницы. А если и замечают, то подсознательно, и эта информация теряется в других сенсорных потоках; важные сведения не находят себе применения. А вы замечаете с легкостью – как будто они напечатаны на белой бумаге огромными буквами. Вы просто не способны оставлять их без внимания.
