– А потому, мисс Эльс, что вы явились сюда не ради брата, хотя, конечно, любите его. Это просто предлог, чтобы уйти из дома. А настоящая причина лежит гораздо глубже.
– Не поняла.
– Полагаю, вы и думать забыли о брате несколько лет назад, – ответил настоятель. – В душе давно смирились с его смертью. На самом деле вы здесь из-за вертунов, из-за ваших представлений об их гибели.
– Какая чушь!
– Но эти письма, целая кипа, говорят об обратном. О глубоко укоренившейся одержимости, нисколько не свойственной детям.
– Я приехала, чтобы найти Харбина.
Куэйхи взял спокойный и настойчивый тон учителя латыни, объясняющего тонкости грамматики:
– Вы приехали ради меня, Рашмика. Добирались до Пути с намерением подняться на самый верх соборной администрации, будучи убеждены, что только у настоятеля Куэйхи есть ответы на вопросы, которые не дают вам покоя.
– Я здесь не по собственному желанию, – ответила Рашмика, но в ее голосе уже не было уверенности. – Это вы привезли меня сюда с «Железной Екатерины».
– Рано или поздно вы нашли бы возможность сюда проникнуть – так крот мало-помалу прокапывает ход к поверхности. Принесли бы пользу какой-нибудь научной группе, а оттуда попали бы ко мне. На это ушли бы месяцы, а может, и годы. Однако Грилье – благослови Господь его черствое сердце – решил ускорить ваше продвижение по намеченному курсу.
– Ошибаетесь! – крикнула Рашмика, чувствуя, как дрожат руки. – Я не собиралась встречаться с вами. И не рвалась именно сюда. Для чего мне ваша «Пресвятая Морвенна»?
– На «Пресвятой Морвенне» еду я, а в моей голове много интересного, – объяснил настоятель.
Рашмика нащупала шкатулку.
– Я заберу письма, – сказала она. – Они ведь мои.
– Письма в вашем распоряжении. Шкатулку тоже можете оставить себе.
– Тогда до свидания?
Настоятель очень удивился:
– До свидания, мисс Эльс? В каком смысле?
– Наш договор расторгнут. Я больше не работаю на вас.
– Не понимаю, с чего вы взяли, – хмыкнул Куэйхи. – Как вы правильно заметили, вертуны не имеют никакого отношения к нашим договоренностям. Ничего противозаконного не совершается; никакие соглашения не нарушены.
Вспотевшие руки оставляли на малахите следы. Настоятель ни с того ни с сего отдал шкатулку – этого она совсем не ожидала. Тут вся переписка, которую Рашмика не надеялась увидеть: наивные искренние послания из ее прошлого в настоящее.
– Мне показалось, вы сердитесь на меня.
– Но это не уменьшает вашей полезности. Кстати, скоро сюда пожалуют новые ультра. И мне хотелось бы услышать ваше мнение о них, мисс Эльс. Вы же согласны и дальше помогать мне?
Со шкатулкой в руках Рашмика поднялась. Судя по тону настоятеля, аудиенция подходила к концу.
– Могу я кое о чем спросить? – с легкой запинкой осведомилась она.
– Я задал много вопросов. Не вижу, почему бы вам не сделать то же самое.
Рашмика колебалась. Куэйхи наверняка известно, что стало с ее братом: ему ничего не стоило узнать правду из соборного архива, пусть даже он Харбина в глаза не видел. Но когда момент настал, когда настоятель разрешил спрашивать о чем угодно, Рашмика поняла, что у нее не хватит душевных сил пройти через это. Она не просто боялась услышать правду – подозрения мучили ее уже давно. Она боялась того, как поведет себя, услышав эту правду. Что, если Харбин и в самом деле окажется вовсе не так дорог ей, как всегда казалось? Что, если упрек настоятеля в том, что для нее поиск Харбина лишь удобное прикрытие, – правда?
Сможет ли она пережить это?
Рашмика судорожно сглотнула. Она внутри железного собора, в полном одиночестве. Совсем еще ребенок.
– Я хотела спросить… Вы слышали что-нибудь о тенях? – пролепетала она.
Настоятель ничего не ответил. Ведь он и не обещал дать ответ, вспомнила девушка.
Межзвездное пространство, год 2675-й
Через три дня стая волков приблизилась на дистанцию выстрела гипометрической пушки. Техники считали, что калибровка орудий не закончена, что еще многие параметры требуют анализа. Временами результаты стрельбы изумляли до жути: возникающие сферы отрывали куски от корабля, вместо того чтобы поражать мнимые цели на расстоянии нескольких астрономических единиц. Иногда пушки едва откликались на попытки навести их на цель, и это пугало больше всего. Как ни крути, это было практически некаузальное оружие. Оно подрезало пространство и время, и это был в высшей степени сложный и переменчивый процесс. Едва ли стоило удивляться, что в арсенале у волков не имелось ничего подобного. Возможно, они решили, что от такого оружия больше вреда, чем пользы. Та же логика, скорее всего, распространялась на сверхсветовой двигатель Скади. Вселенная богата на невероятные вещи, их гораздо больше, чем может показаться. Но многое из этого невероятного чрезвычайно опасно – как для индивидуума, так и для целой галактической расы или культуры.
Однако свет продолжал регулярно меркнуть, орудие вело огонь, и уверенность индивидуума по имени Скорпион в правильности своих действий нисколько не ослабевала. Возможно, гм-оружие и насиловало саму суть реальности, но свинью интересовало главным образом его воздействие на волков. Мало-помалу пушки сокращали преследующую стаю.
Беглецы не одерживали верх в схватке. Они просто пытались выжить. И пока этого было достаточно.
Завернутая, как обычно, в серебристое стеганое одеяло, Аура лежала на коленях у матери. По мнению Скорпиона, она все еще была ужасно маленькой, словно кукла, которой положено сидеть в игрушечном домике, а не подвергаться опасности в полном жестокости мире взрослых. Но это было обманчивое впечатление. Аура излучала спокойствие и казалась неуязвимой; от этого у Скорпиона шевелились волосы на затылке. Единственный замеченный им прогресс заключался в том, что у ребенка наконец полностью открылись глазки. Радужки были карие с искорками золота, бронзы и яркой лазури. Глядя на мир взглядом птицы-охотника, ясным и сосредоточенным, она впитывала все до единой детали окружающего пространства. Она изучала и постигала.
Скорпион и остальные руководители встретились, как обычно, в бывшей рубке управления, расселись вокруг стола из темного стекла. Свинья рассматривал собравшихся, мысленно разделяя их на союзников и противников, а также на тех, кто, возможно, еще не решил, чью сторону принять. Он мог бы рассчитывать на Антуанетту, но та вернулась на Арарат. Он также не сомневался в Крови – не потому, что точно знал о его намерениях, а лишь потому, что для мятежа требуется воображение, каковое никогда не было сильной стороной помощника. Скорпион уже скучал без Крови. Приходилось напоминать себе, что тот вовсе не умер, а просто находится далеко.
После отлета с Арарата прошло две недели. Проскользнув между жерновами неутихающей битвы, «Ностальгия по бесконечности» выбиралась из системы Арарата с постоянным ускорением в одно g. В первую неделю она отдалилась от планеты на двенадцать астрономических единиц, разогнавшись до одной пятнадцатой скорости света. К концу второй недели скорость корабля составила четыре десятых световой, а расстояние до Арарата равнялось почти пятидесяти астрономическим единицам. Скорпион уже ощущал это расстояние: глядя назад, на Яркое Солнце, p Эридана a, согревавшее колонистов последние двадцать три года, он видел только звезду, свечение которой ослабло стократ. Теперь главное солнце Арарата светило не ярче своего напарника, Тусклого Солнца, или p Эридана b; эти два янтарных глаза за кормой субсветовика сокращались, сливались воедино по мере того, как «Ностальгия» улетала все дальше в межзвездное пространство.
