Книга Пропасть Искупления, страница 207. Автор книги Аластер Рейнольдс

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пропасть Искупления»

Cтраница 207

Повернувшись, Глаур взглянул с мостка на пол гигантского зала, на смотровое окно, над которым он так часто проходил. За окном со скоростью треть метра в секунду скользила земля.


Кораблик с хрустом коснулся поверхности Хелы выпущенными лыжами и застыл посреди им же самим образованной слякоти, которая спешила вернуться в состояние льда. Скорпион расстегнул фиксаторы и покинул кресло; шаттл был настолько мал и легок, что зашатался от этих движений. Свинья проверил скафандр, убедился, что все соединения функционируют должным образом. Сознание так и норовило рассредоточиться, теряло ясность, как слабый и далекий радиосигнал. Возможно, доктор Валенсин прав: надо было остаться на субсветовике, а на Хелу отправить кого-нибудь помоложе.

«Да пошли вы!» – подумал Скорпион.

Он напоследок еще раз проверил индикаторы шлема, удостоверившись, что все параметры показаны зеленым светом. Более тщательные проверки не имели смысла – скафандр либо исправен, либо нет, а если скафандр неисправен, значит Скорпион погибнет. И если его не убьет вакуум, то это может сделать враг, поджидающий за ближайшим камнем.

Постанывая от боли, свинья повернулся, чтобы открыть замок люка. Дверь отскочила от корпуса, плашмя шлепнулась на лед. Скорпион ощутил порыв ветра – последний воздух из кабины вырвался наружу, в пустоту. Скафандр, похоже, был цел – ни один зеленый огонек не сменился на красный.

А через секунду Скорпион уже был на льду: коренастый, но низкий, как человеческий подросток, в специально для свиней разработанном скафандре цвета голубой металлик. Он обогнул корабль, держась подальше от раскаленных докрасна дюз, открыл грузовой люк. Нагнулся, кряхтя от боли, и что-то поискал, перекладывая вещи неуклюжими руками в двупалых перчатках. Руки у гиперсвиньи не очень-то хваткие, а засуньте их в рукава скафандра – и получите форменные культи. Но Скорпион наловчился работать в таких перчатках. У него для этого была целая жизнь.

Он вытянул из глубины отсека лоток размером с обеденный поднос. На этом лотке, словно яйца Фаберже, были уложены три мины-пузыря. Скорпион взял одну с инстинктивной осторожностью, хотя никто не слышал, чтобы мина-пузырь срабатывала случайно, – и пошел прочь от застывшего на льду шаттла.

Он отдалился всего на сотню шагов: достаточно, чтобы выброс дюзы не задел мину. Потом опустился на колени и ножом Клавэйна выковырял во льду коническую ямку. Поместил туда мину так, чтобы наружу торчал только кончик, повернул рифленое кольцо на тридцать градусов. Сделать это удалось не сразу, очень уж скользкими были перчатки. На макушке мины загорелся красный индикатор: она на боевом взводе.

Скорпион встал и сразу замер: что-то привлекло его внимание. Подняв голову, он взглянул на Халдору. Планеты уже не существовало, на ее месте виднелся механизм, занимающий гораздо меньшую часть неба. Выглядел он весьма странно, напоминая рисунок из средневекового космологического трактата, некий плод экстатических галлюцинаций: геометрическое кружево с бесчисленными, тонко проработанными деталями. На периферии машины от узелков «кружева» отходили явственно мерцающие лучи, перекрещиваясь друг с другом. Ближе к центру механизм становился слишком мудреным, чтобы различить его структуру, не говоря уже о том, чтобы описать ее и запомнить. Скорпион подумал, что сможет запомнить лишь это ощущение головокружительной сложности, – как будто сам Господь показал ему внутренность своих часов. И сразу же накинулась мигрень, словно висящий в небе предмет не желал, чтобы свинья смотрел на него долее положенного.

Скорпион повернулся и, глядя на лед, побрел к кораблю. Там он аккуратно убрал в багажник оставшуюся пару мин и забрался в кабину, оставив дверь люка лежать на земле. Возиться с ней не было необходимости, как не было необходимости наполнять отсек воздухом. Теперь вполне достаточно скафандра.

Шаттл взмыл над Хелой. Через проем люка Скорпион видел истончающееся полотно моста и далекое дно Пропасти Искупления. Закружилась голова. Когда на мосту он закладывал мину, очень легко было забыть, что под ногами многие мили пустоты.

В следующий раз он уже не сможет проделать это так спокойно.


Ложемент подготовился к приему «Ностальгии по бесконечности». Корабль, вернее, то, что от него осталось, был уже близко. В процессе снижения капитан прошел серию радикальных трансформаций с целью защитить своих подопечных, но не забыл и о главной задаче: выручить Ауру. Капитан снял бо́льшую часть обшивки у средней части корабля, обнажив хитросплетение гниющих внутренностей: гигантские крепежные элементы и переборки, хрящевидные комки из плотно уложенных бортовых систем. Капитанские органы росли самым диким образом, вились и сплетались почище плюща.

Частично сбросив броню, капитан почувствовал себя голым и уязвимым. С тех пор как эти внутренние органы в последний раз открывались вакууму, минуло много веков.

Но это не остановило перестройку корабля. Внутри «Ностальгии по бесконечности» менялись местами отсеки, как костяшки домино. Рвались и восстанавливались в новых конфигурациях сети питания. Части корабля, которые прежде зависели от других, получая извне энергию, воздух и воду, переходили на самообеспечение. Некоторым было позволено отмереть. Капитан ощущал эти перемены внутри себя, как ощущаются движения пищи и газов в кишечном тракте: жар и прохлада, давление и расслабление, острые боли и внезапное онемение. Естественно, все внутренние процессы проходили под его контролем, и все же его не оставляли тревога и досада – он как будто занимался самоистязанием. Последствия содеянного над собой устранить будет очень непросто.

Капитан приближался к Хеле, корректируя движение импульсами маневровых двигателей. Гравитационный градиент дал стрессовые нагрузки на геометрию корпуса, своими мягкими пальцами норовя разломать «Ностальгию» на куски.

Корабль решительно продвигался вперед. Под ним скользил ландшафт Хелы – на этот раз не только лед и трещины, но и обитаемые территории, испещренные поселками и линиями коммуникаций. На горизонте золотисто поблескивали крутые стены ложемента.

Капитан судорожно дернулся, словно в родовой схватке. Все подготовительные операции были завершены. От корабля в его средней части аккуратно отделились несколько фрагментов, оставив геометрически правильные пустоты, и улетели прочь; за ними, как травяные корни за вырезанными и поднятыми прямоугольниками дерна, тянулись тысячи оборванных проводов и шлангов.

Капитан притупил боль там, где это было возможно, но фантомные ощущения утраченных линий питания были мучительны. «Вот что, наверное, чувствуешь, – подумал Бренниген, – когда тебя заживо режут на куски». Но боль не застала его врасплох, он успел набраться терпения. Она даже напоминала, что капитан все еще жив, что он ведет осмысленное существование, как нормальное создание из плоти и крови. Пока ощущается боль, Джон Бренниген остается человеком. Хотя бы отчасти.

Всего отделилось двадцать секций. Лишь несколько мгновений они двигались рядом с кораблем, а едва отойдя на безопасное расстояние друг от друга и от «Ностальгии», включили собственные двигатели и разлетелись в разные стороны. Мощности двигателей было недостаточно, чтобы унести секции за пределы гравитационного поля Хелы, но вполне хватало, чтобы вернуть их на орбиту. А там секции позаботятся о себе сами. Для восемнадцати тысяч момио, оказавшихся на борту субсветовика, капитан сделал все, что было в его силах. Спящих он вез от Арарата, а некоторых и от самого Йеллоустона – и теперь, в космосе, эти люди имели больше шансов на спасение, чем если бы оставались на борту большого корабля.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация