– И вы решили, что должны узнать о его судьбе?
– Он мой брат, – ответила Рашмика.
– Возможно, вот это вас заинтересует.
Квестор пошарил в ящике стола и достал сложенный лист. Зверек проводил глазами скользнувшую через стол бумагу.
Рашмика взяла письмо, погладила пальцем скреплявшую его красную печать. На воске красовался скафандр с раскинутыми, словно у распятого, руками и исходящими во все стороны лучами света. Печать была сломана – половинки едва держались на бумаге.
– Что это? – спросила Рашмика, вглядываясь в лицо квестора.
– Письмо из «Пресвятой Морвенны», прибыло по официальному каналу. Это печать Часовой Башни.
Не врет, решила она. Или квестор искренне верит в то, что говорит.
– Когда?
– Сегодня.
Это была ложь.
– И адресовано мне?
– Велено позаботиться о том, чтобы вы прочитали.
Квестор опустил глаза, не желая встречаться взглядом с Рашмикой. Ей стало трудно читать выражение его лица.
– И кто велел позаботиться?
– Да так… мелкая сошка. – Он снова лгал. – Я прочитал письмо. Не думайте обо мне плохо – я обязан проверять всю корреспонденцию, которая приходит в караван и отправляется отсюда. По соображениям безопасности.
– Значит, вам известно, что там написано?
– Думаю, вам лучше прочитать самой.
Глава семнадцатая
Хела, год 2727-й
Постукивание трости отмечало продвижение генерал-полковника медицинской службы по отсекам. Даже в те части огромного собора, где гудели двигатели и ревели тяговые механизмы, звуки трости добирались задолго до самого Грилье. Его шаги были размеренными и четкими, словно щелчки метронома, и лязг трости – железо о железо – подчеркивал ритм ходьбы. Он двигался с медленной, расчетливой целеустремленностью паука, давая любопытным и ленивым шанс убраться с его пути. Временами Грилье замечал людей, прячущихся за железными колоннами или решетками и с интересом наблюдающих за ним, – людей осмотрительных, мнящих себя в безопасности. Но охотников по-настоящему проследить за обходящим собор Грилье не находилось. За долгие годы его служения Куэйхи все убедились: не стоит совать нос в дела этого человека.
А некоторые бежали от Грилье не только из нежелания путаться у него под ногами.
Он добрался до спиральной лестницы, уходящей вниз, в недра машинного отделения. Громадная металлическая спираль гудела, словно вилка камертона после легкого удара. Либо этот гул вызвали работающие внизу машины, либо кто-то только что сбежал по лестнице, прячась от генерал-полковника.
Облокотившись о перила, Грилье заглянул в глубокий проем. Двумя витками ниже чьи-то пухлые пальцы тотчас соскользнули с перил. Кто это, человек, которого он разыскивает? Вполне возможно.
Напевая под нос, Грилье поднял решетку перед ведущей к лестнице дверью. Шагнув внутрь, толкнул дверь концом трости и начал спускаться. Он не торопился, дожидаясь, пока двойное эхо шага и стука не затихнет внизу, потом спускался еще на ступеньку. Он задевал тростью стойки перил – цок-цок-цок, – предупреждая находящегося внизу, что бежать ему больше некуда. Грилье знал все укромные уголки машинного отделения не хуже, чем любое другое помещение собора. Остальные лестничные шахты он собственноручно запер ключом Часовой Башни. Теперь из машинного можно подняться только по этой лестнице, но он собственноручно запрет дверь внизу, как только спустится. Тяжелый медицинский чемоданчик бил его по бедру при каждом шаге, в такт постукиваниям трости.
Он спускался, и машины гудели все громче. Внизу негде было укрыться от шума двигателей и передаточных механизмов, если только его не заглушали другие звуки. Но на верхних этажах машинам приходилось состязаться с органной музыкой и многоголосыми хорами, непрерывно выводящими свою песнь. Там мозг довольно скоро переставал реагировать на однообразный фон.
Но здесь Грилье слышал пронзительный вой турбин, от которого ломило зубы, и глухой лязг массивных шатунов и эксцентриков, и шипение поршней, и стук открывающихся и закрывающихся клапанов, и щелчки реле, и негромкие разговоры техников.
Он спускался, стуча тростью, неся чемоданчик.
Грилье добрался до последнего витка спиральной лестницы. Нижняя дверь скрипнула на петлях: ее не закрыли на задвижку. Где спешка, там и неосмотрительность.
За лестничной дверью врач остановился и опустил чемоданчик на пол между своими ботинками. Достав ключ из нагрудного кармана, Грилье запер дверь, чтобы никто не смог уйти с этой палубы. Потом взял чемоданчик и по-прежнему неторопливо двинулся дальше.
Он огляделся – беглеца не видать, но в машинном хватает закутков, где можно с легкостью укрыться. Однако это не волновало Грилье: дайте срок – и человек с пухлыми пальцами будет найден. Можно даже остановиться на несколько секунд, передохнуть, отвлечься от рутины. Не так часто Грилье спускается в машинное отделение, а здесь есть на что посмотреть.
Машинное отделение занимало самый большой отсек собора, на самом нижнем герметичном ярусе. Протяженность зала составляла двести метров и равнялась длине самого собора. Ширина – сто метров, высота от днища до величественного сводчатого потолка – пятьдесят метров. Бо́льшую часть пространства заполняли собой машины, свободными оставались только проходы вдоль стен да десять-двенадцать метров пространства под потолком. Машины были огромны: не безликие, абстрактные громадины корабельных механизмов, а наделенные характерными чертами, легко запоминающиеся и оттого как будто таящие угрозу. Механизмы субсветовиков необъятны и бюрократически педантичны; они просто не замечают человека. При серьезной поломке они просто прекращают свое существование, аннигилируясь в одно мгновение и убивая всех на борту без малейших страданий. Несмотря на свои потрясающие размеры, машины собора все же достаточно малы, чтобы замечать людей: сочтут помехой – раздавят. И этот процесс займет некоторое время, а потому вовсе не будет безболезненным.
Грилье упер трость в бледно-зеленый корпус турбины. Через трость передавалось неистовое биение запертого в броне механизма. Врач представил себе лопатки, стремительное крутящиеся в потоке раскаленного пара, вырабатываемого ядерным реактором. Достаточно малейшего дефекта в одной из лопаток, и турбина взорвется, острыми блестящими осколками растерзав все живое в радиусе пятидесяти метров. Такое случалось довольно часто, и Грилье спускался сюда, чтобы прибраться. Нельзя сказать, что сейчас он не испытывал трепета перед машиной-убийцей.
Реактор – атомная электростанция собора, самый крупный узел в машинном отделении – возвышался темно-зеленой металлической полусферой в дальнем конце помещения. Дешево и сердито – вот, пожалуй, лучшая для него похвала. На Хеле не добывалось ядерное топливо, но ультра обеспечили стабильные поставки. Пусть это грязная, чреватая страшными авариями технология, зато дешевле антиматерии и проще в управлении, чем термояд. Чтобы добывать из местного льда необходимый для термоядерной установки дейтерий, пришлось бы строить перерабатывающую фабрику размером с машинное отделение. Но собор и так велик, больше некуда, учитывая ширину Пути и Лестницы Дьявола. Реактор худо-бедно снабжал его электричеством, а обслуживающий персонал болел не так уж часто.
