Она узнала почерк.
Дорогая Рашмика,
извини, что так долго не писал. Я услышал о тебе в радиопередаче с Равнины – говорят, ты убежала из дома. Нетрудно догадаться, что ты поехала искать меня, решила выяснить, что со мной случилось с тех пор, как я отправил последнее письмо. Потом я узнал, что к Пути идет караван, и предположил, что ты сумеешь до него добраться. Я запросил список пассажиров и увидел в нем твое имя. И теперь пишу тебе.
Наверняка ты переживала, так долго не получая от меня вестей, и предполагала самое плохое. Кое-что действительно случилось. Как ты тогда говорила, так все и вышло. В самом начале никто не сказал правды, и, едва я добрался до Пути, мне впрыснули кровь настоятеля. Наверняка ты уже догадалась об этом из писем, которые я присылал раньше. Первое время я страшно злился, но потом понял: что сделано, то сделано. И поступи они честно, я бы не был теперь таким. Им пришлось лгать ради великого блага. Теперь я счастлив, счастливее, чем когда-либо раньше. Я обрел смысл жизни: он в служении долгу, чему-то большему, чем я сам. Я чувствую любовь настоятеля, как и любовь Создателя, который стоит за настоятелем. Я не надеюсь, Рашмика, что ты меня поймешь или обрадуешься такому известию. И хотя я не хочу никому причинять боль, но и лгать тоже не желаю. Лучше было бы ничего не писать.
Ты отправилась искать меня, это очень смелый поступок. Даже смелее, чем тебе самой кажется. Но теперь ты должна вернуться домой: не хочу, чтобы ты из-за меня попала в беду. Умоляю, поезжай обратно на Равнину и скажи родителям, что я счастлив и люблю их. Я очень по вас скучаю, но не жалею о своем выборе. Пожалуйста, сделай это для меня. Возвращайся, унося с собой мою любовь. Так будет лучше для всех.
Твой брат Харбин Эльс
Рашмика перечитала письмо, отыскивая в нем скрытый смысл, а потом засунула в конверт. Попыталась приладить печать, но та больше не держалась.
Грилье очень любил этот вид. С высоты двухсот метров, из мансарды Куэйхи, с самого верха Часовой Башни, открывался обзор из круговых окон. Отсюда можно было увидеть Путь на двадцать километров в любую сторону, с растянувшейся до самого горизонта вереницей соборов. Некоторые шли впереди, но основная часть – позади. Верхушки далеких шпилей сияли в вакууме с необычайной ясностью, обманывая глаз, представляясь гораздо ближе, чем на самом деле. Грилье был вынужден напомнить себе, что до иных соборов больше сорока километров. Чтобы добраться до места, где сейчас находится «Пресвятая Морвенна», им понадобится не меньше тридцати часов, почти целый световой день. Некоторые соборы шли позади так далеко, что не удавалось разглядеть даже верхушки их шпилей.
Верхний зал Часовой Башни был шестиугольным, с высокими окнами из бронестекла в каждой стене. Створки металлических жалюзи были готовы по приказу Куэйхи закрыться и преградить путь солнечным лучам с любой стороны. Но сейчас мансарда была полностью освещена, полоски света и тени лежали на всем живом и неживом. Тут было много зеркал на пьедесталах, их разместили, тщательно рассчитав углы отражения и линии видимости. Когда Грилье вошел, навстречу ему с разных сторон двинулась тысяча его отражений.
Свою трость он оставил в деревянной корзине у дверей.
Кроме Грилье, в зале были двое. Куэйхи, как обычно, возлежал в своем мудреном саркофаге, состоящем из приборов жизнеобеспечения. Сухонький, хрупкий, он походил на призрака и казался менее живым в ярком солнечном свете, чем в сумраке, который создавали полузакрытые жалюзи и который обычно царил в его покоях. Огромные темные очки подчеркивали смертельную бледность и болезненную худобу его лица. Умное ложе время от времени напоминало о себе, тихо жужжа, щелкая и булькая, доставляя своему подопечному дозы различных препаратов. Бо́льшую часть неприятных медицинских подробностей прятало алое одеяло, начинавшееся от тощей груди настоятеля, но временами пульсировали трубки питания, подведенные к локтевым сгибам настоятеля и основанию его черепа; по ним текло нечто химически зеленое или ярко-голубое, явно непохожее на кровь.
Здоровье настоятеля, мягко говоря, оставляло желать лучшего. В данном случае внешность вовсе не была обманчива.
Однако, напомнил себе Грилье, настоятель так выглядит десятилетиями. Куэйхи невероятно стар, он широко пользуется доступными средствами продления жизни, испытывает на себе новейшие технологии и медикаменты. Снова и снова идет на смертельный риск, но всякий раз остается жив. Казалось, что смерть – это порог, перешагнуть который у настоятеля уже нет сил.
Они были почти ровесниками, по крайней мере физически, когда познакомились на борту «Гностического восхождения». Теперь Куэйхи, проживший на Хеле сто двадцать лет, – глубокий старик. В отличие от настоятеля, Грилье бодрствовал всего тридцать лет из этого срока. Уговор был четок и довольно выгоден для генерал-полковника.
– Вы мне не нравитесь, – сказал ему Куэйхи, вернувшись на борт «Гностического восхождения». – Говорю на тот случай, если сами еще не догадались.
– Кажется, я вас понял, – ответил Грилье.
– Но вы можете пригодиться. Я не хочу здесь умереть. Во всяком случае, сейчас.
– А как же Жасмина?
– Уверен, вы что-нибудь придумаете. Она очень полагается на вас – ведь вы занимаетесь ее клонами, верно?
Этот разговор произошел вскоре после того, как Куэйхи вернулся с Хелы живым. Получив точные данные об удивительной постройке, Жасмина немедленно развернула «Гностическое восхождение», подлетела к спутнику газового гиганта и встала на орбите. Никаких ловушек на поверхности не обнаружили: впоследствии осмотр позволил установить, что автоматические пушки, среагировавшие на появление Куэйхи, управлялись роботами-часовыми. Не меньше ста лет назад кто-то обнаружил мост, установил защиту и бесследно исчез.
Как потом выяснилось, был еще один страж, но о нем знал только Куэйхи.
Потрясенный увиденным и пережитым – своим сверхъестественным спасением и ужасной гибелью Морвенны, – Куэйхи слегка спятил. Так считал Грилье, и ничто за прошедшие сто двадцать лет не разубедило его. Учитывая, что случилось с Куэйхи, и памятуя о наличии в его крови вируса, чье действие несколько меняло реальность, Грилье полагал, что тот еще чрезвычайно легко отделался. Куэйхи по-прежнему ясно и четко воспринимал окружающую реальность, понимал – и часто искусно использовал к собственной выгоде – происходящее с ним. Единственное отличие состояло в том, что мир он теперь видел сквозь дымку благочестия. Он посвятил себя вере.
Будучи рационалистом, Грилье понимал, что эту веру по большей части рождает находящийся в крови вирус. Но невозможно было спорить с тем, что спасся Куэйхи поистине чудом. Сохранившиеся в памяти «Доминатрикс» телеметрические данные ясно об этом свидетельствовали: сигнал бедствия с корабля Куэйхи был зарегистрирован лишь потому, что на долю секунды Халдора попросту перестала существовать. В ответ на сигнал бедствия «Доминатрикс» устремилась к Хеле, развив максимальную скорость, потому что воздух в «Дочери мусорщика» был уже на исходе.
