* * *
Мария вышла на Петю вполне целенаправленно: программист, который пишет софт для микробов, должен знать о предмете на два порядка больше нее. Запомнился ей этот тип по мимолетному знакомству как слащавый и неумный дамский угодник — такого она в бараний рог скрутит. У Пети было на лице написано, что программер очень высокого мнения о себе, только вот девушки отчего-то не спешат разделить его нарциссические восторги. Уже под тридцать мужику, а живет то ли с мамой, то ли в одиноком замусоренном углу: такую инфу Мария считывала с человека на раз, с полувзгляда. Идеальный объект для манипуляций. К тому же болтун.
К тому же задвинут на микробах. Фанатичный поклонник Деда и легендарной пятой серии. По словам Пети, «пятерка» была шедевром, но слишком дорого обошлась Нанотеху: Дед умер из-за ее запрета, а Гуревич спалился и загремел, пытаясь бескорыстно спасти уникальную разработку для будущих поколений. Именно так считали многие в институте, а Петя был в этом просто убежден. Нынешнего директора он, мягко говоря, недолюбливал. И очень тепло отзывался о Лехе. Ах, у него есть модель «пятерки», ох, как он ее любит…
Мария помнила, как эта легендарная «пятерка» скакала по ее кухне, да еще и напугала папулю. Папа хитрый, улучил момент, пока дочка в ванной, — и бегом к холодильнику, ему лишь бы слопать чего не надо. Поплатился за это: весь вечер сидел мрачный. В папином роду не было ни сумасшедших, ни даже толковых алкоголиков, но в юности он неудачно «дунул», подсел на измену и с тех пор боялся галлюцинаций. Увидал вертолетик на холодильнике — и глубоко задумался. А Мария свято хранила тайну пятой серии. Ничего-ничего. Колбаса целее будет. Она, конечно, хорошая, но Мария покупала ее вообще-то для соседской овчарки, то ли вечно недокормленной, то ли просто шантажистки. Бросишь ей колбаски — будет хвостом крутить и уши развешивать, погладь меня. Не дашь — начнет лаять и клацать зубами. И чем папе так глянулась именно эта колбаса?!. Одним словом, никакого пиетета к «пятерке» Мария уже не питала, зато смотрела на Петю сверху вниз: она-то эту легенду чуть ли не в руках держала. И не восемь лет назад, а вот только что, недели не прошло.
Петя все про себя выложил на первом же сеансе небрежного охмурения. То, что он из одной лабы с Лехой, той самой, где Семенов, которого Леха умолял не впутывать в дело, Марию не смущало. Она была уверена: Леха попусту дергается, а игра стоит свеч. Надо правильно нажать в правильных местах, и ей удастся провести недотепистого Петю как марионетку мимо всех препятствий. А если он зацепит плечом Семенова — ну что же. Вдруг без этого уникального техника просто не обойтись? Результат оправдает все риски. Главное — результат.
Стереть Михалборисыча в порошок.
Ну и между делом родину спасти, тоже не хухры-мухры.
Перед родиной Мария не чувствовала себя особенно виноватой, но вот реабилитироваться хотя бы в собственных глазах за дикую историю с Лехой ей было нужно. Перед Лехой было стыдно. Перед Дашкой тоже. Надо заново нарабатывать авторитет в команде. Ну и Принц… Он-то как бы не из команды, сам по себе. Всегда может фыркнуть, сказать гадость, осмеять с ног до головы, а когда в ответ припечатаешь этого негодяя — он не припечатывается! С него как с гуся вода — повернется спиной да уйдет. Не бежать же за ним, чтобы пригвоздить к месту со второй попытки! Значит, надо раз и навсегда так его поразить в самое сердце, чтобы больше не поворачивался и не уходил. Подвиг не подвиг, но что-то героическое придется совершить. Чем скорее, тем лучше.
Кроме того, Мария просто не умела сидеть в засаде и выжидать.
* * *
Она умела только прыгать и набрасываться на проблему, такая уж натура.
Вся в родителей. Папа вроде научился притворяться тихим и рассудительным, его положение обязывает, а мама так и не смогла.
Вот, должна была приехать домой в перерыве между съемками, а вместо этого сидит теперь на Лазурном Берегу, жалеет страшно.
Она папе что-то сказала не подумавши, он переспросил, а потом у него телефон в руке треснул. Хорошо, у папы много телефонов, позвонил и говорит: слушай, будь другом, пока не поумнеешь, домой не приходи. Посиди там у себя на бережку, подумай о своем поведении.
Мама названивает каждый день, рассказывает, какой папа хороший, только несдержанный (кто бы говорил!). Требует, чтобы Мария следила: пускай он нормально питается, не ест что попало, ему вредно.
У мамы есть фирменное блюдо, все уже забыли, как на самом деле называется, потому что дома оно зовется «летучее рагу». Кастрюлю с таким рагу мама когда-то швырнула в папу. Не попала, конечно, папа был молодой и быстрый, но летела кастрюля, говорят, очень красиво.
Что поделаешь, южный темперамент.
«Мой дедушка, математик, очень любил свою науку, — рассказывала Мария, когда они гуляли с Лехой. — Он женился на бабушке во время каникул между универом и аспирантурой, потому что не знал, как убить время до начала учебы. Бабушка прожила с ним три года, иногда встречаясь с дедушкой на кухне, и всякий раз дедушка очень удивлялся. Потом бабушка от скуки пошла учиться танцам. Она была длинной, тощей и неуклюжей блондинкой, и учитель латиноамериканских танцев влюбился с первого взгляда. Он был метр шестьдесят ростом, пуэрториканец, по-русски говорил едва-едва, зато сыпал испанскими словечками. Бабушка забеременела, размечталась, что этот знойный мужчина — на двадцать лет старше ее и на голову ниже — увезет ее в свой тропический рай, там бабушка будет говорить по-испански и кушать авокадо. Она даже купила учебник испанского. Танцор, узнав о беременности, пришел в восторг, наговорил миллион комплиментов. Бабушка ушла от мужа к родителям, сказав им, что это временно, а так она скоро уедет навсегда в Пуэрто-Рико. Но когда она намекнула танцору, что хочет познакомиться с его родителями, тот всплеснул руками и сказал, что это невозможно, совершенно невозможно, немыслимо, он никогда этого не допустит, ни за что! Они фанатичные католики, такие же, как и его жена, и могут обидеть юную русскую девушку, а ей нельзя волноваться. Бабушка проплакала два дня и никогда больше не видела этого типа. Она родила мою маму, подумала — и вернулась к мужу. На следующий день после возвращения они встретились на кухне, как раньше. Дедушка посмотрел на маму, удивился, спросил, зачем бабушка принесла этого ребенка, неужели, если ей скучно, не могла ограничиться котенком? Бабушка сказала: это наша дочь. А-а, ответил дедушка и ушел в кабинет, дальше заниматься математикой!»
«Что, на самом деле так и было? Это же анекдот!»
«Я чуть-чуть приукрасила. Но дедушка и правда никогда не спрашивал, его ли ребенок — моя мама. Вот такая история. Мама выросла смуглой низколобой блондинкой с голубыми глазами, очень востребованный в кино типаж, ты ее, наверное, много раз на экране видел. Ну, а по мне сразу понятно, что в генах отметились пуэрториканцы».
«Почему ты никогда не говоришь про маму? Всегда „ах, папа, ах, папуля“, а про нее ни слова. Ведь это здорово, что у тебя такая мама, известная актриса…»
«А что говорить? Что я вижу ее на мониторе чаще, чем дома? Что я узнаю ее в любом гриме, но не узнаю — без него? С тех пор как я пошла в детский сад, она стала пропадать на съемках. Сейчас вообще приезжает на три дня в три месяца. И почти каждый раз это другая женщина. Она меняет прическу, цвет волос и кожи, стиль одежды… Я не знаю, как на самом деле выглядит моя мама. У нее всегда то лицо, которое хотят видеть продюсеры, режиссеры, рекламщики. И никогда — то, которое хочу видеть я. У нее в голове только кино. Она не умеет просто общаться. Она смотрит на человека и думает, чем он может быть полезен для работы. Насколько выгодно для пиара появиться с ним на публике и в каком клубе лучше появиться. Продвинет ли он ее, даст ли роль. Она смотрит на меня и копирует мою мимику — мимику девочки-подростка. Это полезно, так она выглядит моложе. А больше мне нечего предложить ей. Когда я была маленькая, она таскала меня на кастинги. Меня один раз позвали в рекламу, но ролик не пошел в эфир. С тех пор мама вспоминает обо мне, когда возвращается мода на семейные ценности. Тогда она выводит меня куда-нибудь и позирует со мной в качестве манекена».
