Счастью Дрянной Руки, казалось, не было предела! Что и говорить – всем саблям сабля, длинный, слегка изогнутый клинок из светлой стали, такое ж перекрестье, узорчатая, с черненым серебром рукоять. Трофей. В Сибире-граде татарском в закромах сысканный.
– Вот, еще это возьми. – Короедов отцепил ножны – красивые, из зеленой замши, с серебряными накладками с изображением полумесяца и непонятной вязью.
– Ах, Семка-ка! Ты теперь брат мой навек!
Расчувствовавшись, Нойко обнял ватажника и потерся щекой о щеку. Короедов скривился и снова застонал.
– Грудь болит, да? – покивал колдуненок. – Потерпи пока, я осмотрюсь, а потом наложу заклятье.
– Чего-чего наложишь?
– Вылечу!
На палубе уже все пришло к порядку. Освобожденные пленники – сир-тя – столпились у правого борта, пленники же новые – трое матросов и шкипер – у левого. Не шибко-то доверяя колдовству, Ондрейко Усов приказал ватажникам накрепко связать всем четверым руки. Моряки вздыхали и переминались с ноги на ногу, угрюмо поглядывая вокруг. Колдовской народец тоже мялся, не слишком-то веря в свое спасение – просто пленники поменяли хозяев, одних варваров на других, что ж в этом хорошего-то?
Правда, среди тех белых, что напали на огромный челнок, был и соплеменник сир-тя, совсем еще юный, но важный, как старый длинношей. Бледнокожие его даже слушались.
А Нойко, конечно, важничал, видя, как на него смотрят.
Ондрейко Усов вовремя дернул его за локоть:
– Ты скажи там своим… А то слишком уж их много.
– Ах да, – хлопнул себя по лбу Дрянная Рука. – Сейчас.
Он подошел к соплеменникам со всей важностью, заложив руки за спину и выпятив тощий живот, при сабле в изысканных ножнах и весь украшенный золотом, словно жертвенное дерево Хозяина Священной березы.
– Вот что, дорогие мои, – остановившись, Нойко вальяжно прищурился. – Вас только что освободили из страшного плена, и в этом участвовал лично я, скромный колдун Нойко Счастливая Рука, и мои верные друзья, славные воины великого вождя бледнокожих Ивана по прозвищу Егоров, что значит… э… что и значит – «великий и славный вождь». Думаю, вы о нем слышали. А? Что молчите-то? Отвечайте, раз спрашивают?
– Не особо-то мы про бледнокожих слыхали, – отозвалась за всех бойкая черноглазая девка, та самая, что так ловко использовала вместо палицы подобранное на палубе весло. – Так, вроде как сказку какую-то. Не все и верили.
– Теперь поверили?
– Теперь-то – да. Что они хотят с нами сделать?
– Я попрошу их вас отпустить.
Дрянная Рука нарочно сделал паузу, чтоб дождаться произведенного его словами эффекта. Пленники радостно переглянулись и зашептались, искоса поглядывая на «скромного колдуна».
– А бледнокожие тебя послушают? – оборвав всех, громко и без особого почтения спросила черноглазая.
– Не скажу, чтоб это было так уж легко, – Нойко самодовольно прищурился и, словно бы между прочим, положил руку на эфес подаренной сабли. – Но я постараюсь, клянусь семью дочерьми славного Сиив-Нга-Ниса.
– Еще пнем Хозяина Священной березы поклянись, – хмыкнула вредная дева.
Мальчишка обиженно надулся:
– Чем тебе не нравятся мои клятвы?
– Тем, что в них нет наших богов!
– Но… я ведь своими богами клянусь, – озадаченно возразил Дрянная Рука.
– А ты поклянись нашими!
– Какими вашими?
Нойко прикрыл глаза. Вот ведь наглая девка! И не боится его нисколько – хоть и колдун. Может, чувствует, что ученик только? Вообще-то она симпатичная – глаза сияют, ресницы длинные, брови, как собольи спинки, грудь… Но Нойко такие девы не нравились – вот и эта слишком уж рослая, да и, по всему видать, несдержанна изрядно – чуть что не по ней, так треснет, припечатает, мало не покажется… как того варвара веслом.
– Наш бог – Нгерм, всесильный владыка севера. Им и поклянись.
– Знаю я Нгерма, – покивал отрок. – Им и клянусь.
Черноглазая подозрительно прищурилась:
– Не-ет, так не клянутся. Скажи – пусть я волей великого Нгерма замерзну во льдах и останусь там на веки веков, если не добьюсь освобождения. Понял?
– Пусть я замерзну во льдах, – послушно пробормотал колдуненок. – Волею великого Нгерма… Ну, что, теперь довольна?
– Вот теперь – да, – дева спокойно кивнула. – Но еще я бы хотела сама переговорить с великим белым вождем.
Нойко удивленно дернул шеей:
– О чем тебе с ним говорить? Да он и слушать тебя не станет – кто ты такая-то?
– А ты сделай, чтоб выслушал.
– Да зачем же?!
Эта настырная девка уже стала надоедать отроку, только он почему-то никак не мог от нее отделаться, словно бы кто-то схватил за язык и не отпускал. Говорили, что северные девы знали такое древнее искусство – удерживать мужчин – почти колдовское, да…
– Хорошо, если ты так просишь, скажу, – в черных глазах вспыхнули и тут же погасли искры. – Если отпустят, нам теперь некуда уйти. Селение разрушено, одни мы его не восстановим, а помогать и защищать некому. А примут ли нас соседи из Марг-Койно – еще неизвестно. Да и всю жизнь провести в приживалах – вряд ли хорошая мысль.
– Так что же ты хочешь от вождя?
– Помощи. И защиты. А мы уж – под его-то рукою – отплатим данью. И во всем будем поддерживать. Всегда.
– Слушай, – Нойко упер руки в бока. – А что это ты за всех говоришь, за всех решаешь? Может, не все хотят…
– Потому что я здесь нынче самая старшая, – резко оборвала дева. – Самая сильная, самая умная.
– Уверена?
– Уверена. А кто так не считает…
– Понятно. Стукнешь веслом.
Дрянная Рука весело расхохотался, повернулся спиной, давая понять, что разговор закончен. Потом, правда, обернулся:
– Как твое имя, дева?
– Зовут меня Ватане.
– Ха, понятно! «Лишняя». То-то я и смотрю…
– И вовсе никакая не лишняя! А среди своих – главная. Они ведь совсем почти дети еще.
Пока Нойко заговаривал зубы сир-тя, ватажники загнали пленных англичан в трюм, где прятался еще один вражина – важный, в разрезной куртке, толстяк, тут же и сдавшийся. Раз уж все в плену – чего зря рыпаться-то?
Всех и заперли, пока двое казаков не притащили со струга сундук, строго следуя указанию атамана.
Старшой – Ондрейко Усов – лично отворил люк:
– Слушайте меня, господа аглицкие немцы. Наш славный атаман предлагает вам поступить к нему на службу.
– Служить русским? – сквозь зуб выругался шкипер Эндрю Уайт. – Ну, уж нет.
