Рундельштотт с утра вышел проверить горшки с приготовленными смесями, те еще должны настояться, но давать им перестояться тоже нельзя. Пока заглядывал в каждый и нюхал, иногда щупал пальцем вязкость консистенции, я присматривался, а когда сблизились, я сказал важным тягучим голосом умничающего дурака, что часто извлекает перлы в своем навозе, только не различает, где какие зерна:
— Я человек простой, потому рассуждаю просто и правильно. Старшие всегда умнее молодежи, но среди старших есть просто повидавшие жизнь, потому они уже более умные и опытные, а есть в самом деле накопившие мудрость, вот как вы, великий чародей Рундельштотт! У нас в деревне правит Серый Бобер, он среди стариков самый мудрый. Потому его и выбрали править обществом. А могли же выбрать Кривого Дуба, тот самый сильный, и его все боятся!
Он спросил с ленивым интересом, не прерывая инспекции:
— Так чего же не выбрали?
Я отмахнулся:
— Говорят, где выбирают самого сильного, тот быстро приводит деревню к разорению. Или не быстро, но все равно при таком управителе все хиреет.
Он кивнул, не поворачивая головы:
— Правильно рассуждаешь.
— Это не я, — сказал я с предельно честными глазами, — это все так рассуждают. Потому ну совсем как бы не понимаю, почему не великий чародей Рундельштотт правит этим королевством?
Он дернулся, сказал почти испуганно:
— Ты что, ты что?
Я спросил с наигранным изумлением:
— Но это же правда!.. Может быть, в королевстве есть и умнее вас, но тут во всем дворце вы самый умный и самый знающий.
Он пробормотал:
— Ну, так и должно быть…
— Тогда почему, — спросил я патетически, — правят какие-то дураки, даже мне видно, а не вы?
Он помялся, сказал уклончиво:
— Понимаешь, такая система. У этих глердов, которых ты видишь, предки были очень мудрыми… Они правили, создавали королевство, благополучие себе и людям, их состояние заработано честно. А дети уже потом на всем готовом, а потом и внуки, правнуки… Им работать не надо, вот и отупели. Но не отнимать же, это тоже несправедливо и нечестно.
Я сказал упрямо:
— Ну и пользовались бы нажитыми предками богатством и землями, но нечего им еще и править! Править должны вы, великий чародей Рундельштотт.
Он снова возразил, но вяло, я видел, насколько польщен словами такого наивного простака, даже спина перестала быть такой горбатой, ощутила гордость и достоинство образованного человека.
— Правление нашей королевы, — сказал он наставительно, — уже доказало, что правильное. В других королевствах что только не творится…
— Потому что, — сказал я с упрямством в голосе и облике, — там правители еще дурнее, чем здесь. Но я же вижу, что вы, великий чародей Рундельштотт, правили бы лучше всех нынешних!
Его лицо просветлело еще больше, морщины на лице чуть разгладились, а голос прозвучал с достоинством:
— Ты Улучшатель, смотришь в суть вещей… но, понимаешь, не все же так видят, как ты. Остальные люди — просто люди. Они живут во тьме. Потому так и живем.
Я сказал с подчеркнутой горечью:
— В нашем королевстве жизнь лучше, потому что в соседних тьма еще гуще… Это я уже понимаю.
Принимая горшок с тщательно перемолотыми корешками, уж я постарался, он посмотрел на меня задумчиво, а я затаил дыхание, хотя не подавал вида.
— Знаешь, — сказал он задумчиво, — пожалуй, я тебе открою доступ в свою лабораторию. Только трогать ничего нельзя, понял?
Я сказал послушно, едва удерживая колотящееся сердце, чтобы не выпрыгнуло из груди:
— Да, великий чародей Рундельштотт! Я постою у порога. Или посижу, как прикажете… Могу даже полежать.
Он кивнул, лицо чуточку расстроенное, словно и не собирался никого пускать в свою святую святых, а вот как-то у него само собой вырвалось, а передумывать тут же снова уже непристойно.
— Да-да, только у порога. И недолго. Я позову, когда будет можно.
— Буду смотреть издали, — пообещал я. — И если вдруг замечу что-то такое, что можно улучшить, я сразу же скажу, великий чародей Рундельштотт! Вы великий человек, вам должен помогать весь мир. Я не понимаю, почему не помогает…
Он ухватил горшок и торопливо вышел, уже снова сгибаясь, но явно окрыленный, никогда не слышал еще таких восторженных и вообще-то в какой-то мере справедливых слов, хотя я и поддул их для большего воздействия.
Я подумал, глядя вслед, как же мы все легко ловимся на лесть, а киваем на женщин. Даже на такую примитивную…
Глава 12
Слуги в первой комнате, что гордо именуют себя помощниками, смотрят злобно, всяк видит, что чародей ко мне благоволит, потому я помалкивал, что пообещал открыть доступ даже к главному помещению, вдруг да уже передумал, однако где-то к полудню дверь распахнулась, на пороге появился сам Рундельштотт.
Все торопливо повернулись к нему, поклонились, а кое-кто чуть ли не стукается лбами о пол, выражая крайнее почтение.
Рундельштотт обратил огненный взор ко мне.
— Юджин! — сказал он властно.
Я торопливо выпрямился.
— Здесь!
— Иди за мной, — велел он коротко.
Я поспешил к нему, а он повернулся и двинулся в предбанник, оставив дверь приглашающе открытой. Шмунт подставил мне ногу, я перепрыгнул, не глядя, догнал Рундельштотта на середине кладовки с готовыми изделиями.
Он взялся за ручку заветной двери, о которой столько слухов, оглянулся на меня и чуть помедлил, словно спрашивая себя, а не делает ли глупость.
Я сохранял смиреннейший вид овечки, которую Авраам получил для заклания, и он, вздохнув, потянул дверь на себя, вошел и сразу же предупредил:
— Вот тут и стой.
— Да, великий чародей Рундельштотт, — ответил я послушно, подбавив в голос священного трепета, — как скажете, великий мастер Рундельштотт!
Он увидел на моем лице откровенный восторг, хмыкнул с неопределенным выражением лица, а я в самом деле непритворно ошалел. Он, отвернувшись, отправился к огромному столу с непонятной сверкающей установкой на нем в виде цилиндра из ярко-зеленого камня, опутанного проводами.
Комната большая, даже огромная, пахнет химикатами, а не уже привычными настойками и растворами. Яркий свет с потолка, очень узкое и высокое окно, ни стульев, ни кресел, если не считать одного-единственного у дальней стены возле небольшого столика.
У двух противоположных стен даже не столы, а широкие полки из толстых оструганных, но не покрытых лаком досок, потерявших первоначальный цвет от множества пятен и пролитого раствора.
Но я это все заметил мельком, а мой взгляд прикипел к центру стола, где на металлической трехногой подставке страшно и прекрасно блещет это нечто небывалое, похожее на… даже сравнить не с чем, разве что, повторюсь, цилиндр из отполированного малахита, со всех сторон утыканный сотнями, а то и тысячами бриллиантов, и опутанный проводами.
