— А почему вот эти женщины легкого поведения, — проговорила она, — все голые или почти голые?
— Там пляж, — объяснил я. — Вон река, видите, ваше величество? В одежде не купаются. И утонуть можно, и плавать неудобно. А самое главное, конечно, на пляже вся на виду, и сразу видно, прямая у нее спина или горбатая, отвисает живот или подвязала шарфом, есть на коже отвратительные пятна или нет…
Она вспыхнула.
— Ты хочешь сказать, у нас женщины уродливые?
— Хочу сказать, — ответил я дипломатично, — даже сказал, что у вас уродливых не отличишь от красивых!.. У вас все скрыто! И кто женится, тот покупает кота в мешке! Разве это честно?
Она поморщилась.
— У нас достойные женщины. А здесь только легкого и очень легкого поведения. Общедоступные, верно?
— Верно, — согласился я.
— А почему они все так любят показываться… я правильно сказала?., лежа?
— А вашему величеству догадаться трудно? — спросил я с издевкой. — Полагают, что так выглядят… интереснее. Когда лежа, как понимаете, грудь не свисает, а чтоб не слишком сдвинулась в стороны, как бывает с очень крупной и основательно размятой, можно как бы невзначай придержать локтями, а то и откровенно ладонями.
Она снова осмотрела слайды очень внимательно.
— А что, вот так особенно интересны?
Я пожал плечами.
— Эти дуры полагают, что да, очень даже. Ну, вы же знаете, ваше величество, женщины все дуры. Если что в голову одной взбредет, другие тут же переймут и сделают
вид, что сами додумались. Потому все такие одинаковые, как из инкубатора.
Она брезгливо передернула плечами.
— Как хорошо, что я не женщина!
— Вообще–то у женщин набор поз очень невелик, — сообщил я. — Это особенно видно, когда запустишь вот такое слайд–шоу. Не больше четырех–пяти, а каждая дает небольшие корреляции в количестве двух–трех штук. Но основных все–таки четыре–пять. Может быть, даже меньше.
— А почему многие прижимают к груди пушистые игрушки?
— Косят под малолеток, — объяснил я. — Многие из мужчин предпочитают помоложе, еще моложе, а иные так и вовсе цапают несовершеннолетних. Эти, что с мишками, рассчитывают на педофилов, что наравне с инцестом и скотоложством было признано расширенной нормой гуманного и демократического общества.
— А чего вон та закусила ожерелье? — не унималась она. — Это же некрасиво — брать его в рот!
— Зато можно показать зубки, — возразил я. — Вон, дескать, какие, белые и ровные, как жемчужинки в ожерелье!.. Заодно и губы, а еще и рот приоткроет, влажный и зовущий…
Она пробормотала в недоумении:
— А рот зачем?
Я взглянул на ее средневековое лицо, замялся.
— Да так… дуры просто. У дур всегда рот приоткрыт. Потому и пользуются спросом. Ваше величество, у вас на свежем воздухе аппетит еще не разыгрался?.. Сейчас шашлычки будут готовы.
Она вскинула брови, в голосе прозвучала настороженность:
— Что это?
— Куски мяса на прутиках, — объяснил я, — жарятся на угольях. Как у дикарей и принято!.. Хочу вас чем–то родным обрадовать.
Она посмотрела на меня с сомнением.
— Здесь нет ни мяса, ни дров…
— Не беспокойтесь, ваше величество, — сказал я бодро. — Все будет! Вы пока досматривайте слайд–шоу, а я тут мигом…
Глава 9
Она в самом деле повернулась к экрану, а я вытащил из багажника древесный уголь, у меня полмешка осталось с прошлого раза, в субботу собирались с братвой оттянуться тут же на озере…
Наверное, простого человека слишком быстро тащим в хайтековское будущее. Чем технологичнее работа и квартира, тем с большей охотой выбираются вот так «на природу», мечтают жить в лесу в шалаше, в отпуск едут в самые дикие места, на байдарках спускаются по опасным горным речушкам…
Для самого массового бегства в приятную дикость существуют эти выезды на шашлыки. Я потыкал в экран мобильника, экран сразу показал спрятанные в кустах мангалы и шашлычницы с набором шампуров, это для дикарей, что вообще приходят пешком, но у меня все в багажнике, а вытащить и разложить до нормальных размеров занимает пару минут.
Она поглядывала иногда, как я из крохотной коробочки сделал большую, вытянул суставчатые ножки и установил ящик мангала на комфортной высоте, чтобы готовить, не нагибая спину.
Едва насыпал древесный уголь, он вспыхнул сам, в мангале чувствительное дно из особого сплава. Нанизав мясо с дольками лука, я повернулся к королеве, дальше пойдет само, шампуры будут проворачиваться, а нагрев отрубится, когда мясо будет готово.
Королева при всей ее величественности… или величавости, надменности и высокомерии, все сильнее выдает в себе женскую основу, что невозможно увидеть в ее мире.
Там все знакомо, а здесь, в непонятном и страшноватом мире, в первую очередь замечает женщин, и в первую очередь ненавидит их.
По ее лицу всякий раз пробегало выражение неудовольствия, когда появлялась очередная кинозвезда или фотомодель, а при виде красоток на пляже или в спальне вообще вздрагивала и кривилась.
— Ваше величество, — сказал я, — в чужой монастырь не ходят со своим уставом. Уверен, в королевствах Гельмия, Пиксия, Дронтарий или еще в каких–то женщины одеваются как–то иначе, чем в королевстве Нижних Долин.
— Нигде не ходят обнаженными! — возразила она. — Даже в самых–самых борделях!
— А у нас весь мир бордель, — сообщил я. — И слово «распутная женщина» вычеркнуто, так как все женщины стали распутными, это стало нормой, и принято считать, что это хорошо. Даже те, кто с этим боролся, согласились, что да, вообще–то хорошо и так удобно, так удобно…
За спиной послышался шорох. Я оглянулся, лебеди выбрались на берег и, тяжело ступая широкими лягушачьими лапами, двинулись к нам, тяжело переваливаясь с боку на бок, словно перегруженные грузовики на узких колесах.
— Прожоры, — сказал я. — Ладно, сейчас дам еще…
Лебеди прекрасны только в воде, а когда выходят на
берег, то самые толстожопые гуси рядом с ними кажутся верхом изящества и грации, но мы толерантны от природы, любим не только красивых детей, уродливых ласкаем даже больше, так что достал последний бутерброд и сунул самцу в пасть.
— На!.. И королеве своей дай.
Лебедь грузно повернулся к нам мокрым толстым задом со слипшимися перьями, лебедиха пошла рядом, а уже у самой воды он выронил бутерброд, и они принялись расклевывать добычу.
Королева сказала ровным голосом:
— Демоны не истребили эту красоту?
— Демонам красота по фигу, — сообщил я.
