— Странность заметила? — напряженно спросил Юрао.
Молча и отрицательно машу головой.
— Пропустили только обозы, принадлежащие гномьей общине… — сообщил партнер.
* * *
Возвращались мы в контору в мерцающей магией карете, потому что Юрао, промокнув окончательно, все же решил пойти на нарушение закона и натянул над искореженным потолком магический навес. Говорить ни о чем не хотелось — действительно вымотались за день.
— Мне еще на службу, — грустно вспомнил Юрао.
— У меня домашняя работа, — не менее грустно сказала я.
— Поспать бы, после горячей ванной, — дроу потянулся. — А мы с тобой сегодня молодцы!
— Да, — я широко зевнула.
Хитро взглянув на меня, Юрао проникновенно спросил:
— Так что у тебя с Тьером?
— А что у тебя с Эрхой? — в тон ему ответила я.
— Не спрашивай, — дроу мгновенно помрачнел.
— Вот и я о том же, — и ощущение, что сразу стало в десять раз холоднее.
Я зябко обняла плечи, глядя на засыпающий город, мягко окутываемый пушистым снегом.
— Знаешь, мне кажется, он злится, — неожиданно задумчиво произнес Юрао. — Нет, правда, злится за тот случай у конторы, когда ты его не пускала. Знаешь, это очень важно, быть в глазах любимой девушки сильным, быть героем, а ты повела себя как мамочка, которая испугалась за сыночка. Нет, я тебя не осуждаю, Бездна его знает, что там было в тех символах, но для него, это, наверное, ударом стало. Как же — всесильный лорд Тьер, ты заметь, как все его имя произносят, поуважительнее, чем императорское, а тут ты, та единственная чье мнение для него так важно и не веришь в него.
Потрясенно смотрю на Юрао, тот продолжил:
— Я не осуждаю, Дэя, я последний, кто осудит, потому что был там и знаешь, встреча с каррагом она потрясением стала — я же ничего не мог с ним сделать, а Тьер двоих завалил — сам. Он всегда берется за то, что кажется, в принципе невыполнимым и справляется. Просто начни ему доверять, Дэй, мужик этого заслуживает.
Завыл ветер, начиналась метель, и пушистые хлопья снега сменились мириадами маленьких колючих снежинок — последние дни зимы они самые суровые в Приграничье. Не люблю метели.
— Знаешь, у меня папа охотник, — почему-то начала рассказывать я, — один из лучших в Загребе. Он всегда был таким сильным, самостоятельным, он чтобы жениться на маме уехал из Вилры и пошел против воли рода. А род в Приграничье… это серьезно, Юр. У нас семья не маленькая, она большая и крепкая, против рода единицы идут. Папа пошел. Папа и мама поселились в Загребе, и я всегда знала — папа сильный. Папа самый сильный на свете. А в одну вот такую зимнюю ночь Ночные Стражи открыли дверь и принесли папу… в крови и едва живого. Так что даже сильные, очень сильные могут погибнуть, Юрао.
Мы уже подъезжали к конторе, и поэтому дроу, который хотел что-то сказать, предпочел промолчать. И я была очень благодарна ему за это — мне тяжело открываться людям. Тяжело говорить о своих чувствах и опасениях. Приграничье суровый край, у нас говорят не словами — делом. И Приграничье край суеверный, поговаривают «Страх беду призывает», и о своих опасениях мы не говорим, никогда. А за Риана мне было страшно, очень страшно, особенно после того, как услышала сказанное наследным принцем. И в то же время может быть Юрао был в чем-то прав, ведь и меня в обед обидело именно его неверие в мои силы, в то, что я справлюсь…
— Юр, — я, приподнявшись, выглянула в окно, — давай меня к Мелоуину, а потом в академию.
— Что задумала? — поинтересовался партнер, указав направление движения вознице. — Мириться будешь?
— Наверное, — у меня вдруг настроение стало просто замечательным. — Юр, а какое вино взять?
Некоторое время на меня недоуменно смотрели, затем офицер Найтес нахмурился и строго сказал:
— Ты мириться собралась или эротическое приключение запланировала?! Какое вино, Дэй? Он и так на тебя голодными глазами смотрит, ты давай ему еще вина налей! Женщина, совести у тебя нет.
Я нахмурилась.
— А захвати ликер из карриссы, — вдруг начал сам себе противоречить Юрао. — И вкусно, и согреет, и… от ошибок тебя лично убережет. Я серьезно, Дэй.
И мы подъехали к Мелоуину.
* * *
А вот денег с нас в кондитерской не взяли. Мастер-кондитер Моуи, глядя на нас влюбленными глазами, самолично после моей просьбы сбегал на кухню, и вскоре принес огромный пакет, значительно больше того, что я просила. И бутылку ликера из каррисы подарил тоже, причем из собственных запасов достал. А потом я, оставив Юрао выслушивать благодарственные речи, поехала в академию, и мороз, холодный ветер в лицо и даже слякоть под колесами кареты меня совершенно не расстраивала.
Возница помог мне выйти из кареты, помог поудобнее подхватить тяжелый пакет, и даже услужливо постучал в ворота. И все это время господин Нухрр радостно улыбался, но наверное моя улыбка была счастливее. И когда Жловис распахнул калитку, ни о каких загадках даже не заикнулся. Правда стоило мне войти на территорию академии, а ему закрыть засов, как наш уважаемый гоблин, отставив левую ногу и уперев руки в боки попытался что-то сказать, но я его опередила:
— И вот вам загадка, уважаемый господин Жловис, что на улицах Ардама, в зимнюю-то пору, делает карета без крыши?
Гоблин моргнул, задумался и опрометью бросился к калитке, в стремлении разглядеть карету. Я столь же стремительно побежала к домику лорда директора, пока главный сплетник Академии Проклятий был занят.
Придерживая пальто и стараясь не поскользнуться на узкой раскисшей от зимней непогоды тропинки, я бежала через старый парк, уклоняясь от особо напористо тянувшихся к тропке деревьев, и моя улыбка стала шире, едва я разглядела свет в окошке на первом этаже директорского особняка.
Взбежав по ступеням, распахнула дверь, торопливо прошла к дивану в прихожей, сгрузила теплый пакет с выпечкой и пакет с бутылью, вернулась к входу, разулась, сняла пальто, и разматывая шарф отправилась искать Риана.
Свет горел в малой гостиной, поэтому я совсем не удивилась, найдя лорда директора сидящим в одном из кресел перед тем самым драконьим камином. Удивился он. Но удивление отразилось лишь в мерцающих черных глазах, да еще неуверенной попытке подняться. А я, забыв обо всех своих обидах и даже сомнениях, подхватив край юбки, бросилась к нему, обняла с разбега, и, обвивая его шею руками, прижавшись к нему крепко-крепко, тихо прошептала:
— Прости меня.
Сказала, и сразу стало легче. Так легко-легко, а еще тепло, хорошо и спокойно, и когда он сжал меня в объятьях, так сильно захотелось, чтобы уже никогда не отпускал.
Но все испортил скрипучий, как песком об стекло, голос:
— Пожалуй, мне пора.
Отпрянув от магистра, я рассмотрела песочную поземку по полу. Как-то совершенно не подумала я, что магистр может быть в гостиной не один… и только сейчас осознала свою ошибку.
