Пожилой Бадвин, бывший мажордомом еще у прадеда Адельмара, уже давно сдал – с трудом ходил, часто путал слова, запинался, забывал слова, но прогнать старого слугу нынешний лорд не мог, жалость к старику перевешивала все его недостатки.
Юноша кивнул:
– Сейчас подойду. Что-то важное?
Можно было, впрочем, и не спрашивать: Бадвин, не дождавшись ответа, поковылял прочь от двери, с трудом волоча ноги: кажется, он мгновенно забыл о том, что с кем-то разговаривал.
И эти шаркающие шаги, эта спина, медленно удаляющаяся по темному коридору, врезалась в память Адельмару так, словно это было вчера. Ведь именно после этого разговора с отцом и начал рушиться привычный мир…
Возраст Конберта Сьера, правителя лорд-манорства Ругеи, давно перевалил за половину века. Став вдовцом более пятнадцати лет назад, мужчина больше не женился и всех троих сыновей воспитал в строгости: Хенно, Магрих и Адельмар до сих пор обращались к отцу на «вы», несмотря на новую моду «тыкания», зарождавшуюся где-то в Дертонге, ни один из парней не мог похвастаться, что хоть раз сидел за столом отца в его кабинете, а заходя в апартаменты старого лорда, юноши почтительно останавливались в дверях.
Вот и сейчас Адельмар сделал несколько шагов и замер, на миг склонив голову в коротком поклоне:
– Вы звали, отец?
Несмотря на свой возраст, Конберт до сих пор был довольно крепким: темные волосы едва посеребрила седина, придав им оттенок соли с перцем, а морщины только начали появляться на лице. Да даже в седле мужчина держался еще уверенно.
Услышав голос сына, лорд вскинул голову:
– Да, Адельмар, подойди.
Пожалуй, надо было уже начинать беспокоиться: чтобы старый правитель разрешил младшему сыну приблизиться к своему столу?! Да это только Хенно дозволялось, и то только в те дни, когда лорд-манор решал, что наследнику пора заняться документацией.
Впрочем, губы Адельмара все еще горели от поцелуев Селинт, в голове стоял легкий дурман от ее взглядов и улыбок, а потому юноша и не подумал обеспокоиться. Безмятежно сделав несколько шагов, он остановился перед столом:
– Да, отец?
Конберт Сьер оперся подбородком на сцепленные пальцы рук, несколько долгих минут мерил сына взглядом – даже затуманенная любовью голова Адельмара начала соображать, что что-то не так, – а потом вздохнул:
– Через два дня ты едешь в столицу.
Сперва юноша не понял:
– Простите, отец?
На этот раз молчание длилось еще дольше. Кажется, Конберт и сам с трудом подбирал слова.
– Через два дня ты отправишься в столицу. На ближайшие пять лет.
Небо обрушилось над головой Адельмара, завалив весь мир своими обломками.
– Зачем?!
– В гвардейцы.
Лорд-манорство, как и любой другой феод, неделим. Старшие сыновья наследуют землю и титул, средние отправляются в армию, а младшим грозит или ученая степень, или постриг. Если бы Адельмара готовили к монашеству, в духовную школу он был бы направлен еще лет в шесть. А в столицу, служить при дворе, должен был ехать через два дня Магрих – это известно всем! Так почему?! Что творится?!
И Селинт… Селинт ведь останется здесь! Он не увидит ее пять лет! Долгих пять лет не сможет посмотреть в ее глаза, коснуться ее руки, услышать ее смех… Пять лет без Селинт…
А если она за это время встретит кого-нибудь другого?! Решит, что крестьянка – не пара дворянину, и найдет того, кто будет ей ровней?! Что тогда?!
– Но почему я?! Почему не Магрих? И почему именно сейчас?!
Скажи Адельмару еще сегодня утром, что он осмелится спорить с отцом, и юноша бы решил, что разговаривает с сумасшедшим. Но сейчас он уже не мог остановиться.
– Магрих сегодня днем упал с лошади и сломал ногу. Он не может ехать. А срок уже подходит.
– Магрих? Сломал?! Как его самочувствие?
Он же отличный наездник! Как это вообще могло произойти?!
– Магрих, – согласился отец. – С ним все в порядке, но ехать он не может, так что ты отправишься вместо него.
– Но…
– Через два дня ты едешь в Бюртен. Можешь идти. Ты свободен.
Выбраться из-под обломков рухнувшего мира Адельмару так и не удалось.
* * *
Затушив свечи в спальне молодого лорда гасильником, Бертвальд Шмидт осторожно отступил на несколько шагов назад, нащупал ладонью прохладное дерево двери и, толкнув ее, неслышно выскользнул в коридор. Горящий в отдалении факел на стене слегка чадил и давал мало света, но и этих проблесков пламени было достаточно для того, чтобы мажордом мог мягко, не стукнув, прикрыть дверь в опочивальню хозяина и направиться по темному коридору, стараясь не шуметь.
Проходя мимо факела, мужчина поспешно опустил глаза – не хватало только заглядеться на огонь и тоже «поймать» саламандру. С двумя одержимыми не справится даже запертый на женской половине монах.
Хотелось спать. Хотелось спать настолько, что Бертвальду казалось – прикроет он глаза всего на несколько мгновений – а когда откроет, уже будет утро. Мужчина ускорил шаг. Не хватало только действительно заснуть на ходу.
Ничего, осталось совсем немного. Пройти по замку, проверить работу слуг, заглянуть в темницу – убедиться, что две обвиняемые мирно спят (испытание весами – это, конечно, хорошо, но их еще надо привезти из Аурисса: там самые точные гири), и можно, наконец, вернуться к своей комнате, неподалеку от апартаментов лорд-манора. И рухнуть на кровать, надеясь, что дар не обманул и на этот раз, – хозяин крепко проспит всю ночь и помощь мажордома ему не понадобится, а значит, колокольчик, висящий в изголовье, этой ночью не зазвенит…
* * *
Десять лет назад
Кобылы метались по подожженной конюшне, высоко вскидывая копыта. Дышать становилось все труднее, дым выедал глаза, кашель разрывал горло и грудь… И все понятнее становилось, что на этом все кончено: не спустится с небес посланник Единого, не разверзнется земля у ног, выпуская посланца Того, Кто Всегда Рядом, никто не поможет и не спасет… Еще мгновение, еще один удар сердца… В голове уже мутилось от дыма, дышать становилось все труднее, и пятнадцатилетний парнишка-конюх, сжавшийся в углу денника, уже не думал о том, что его может задеть удар копыта.
Где-то там, на улице, еще шел бой, слышался звон мечей, крики, но вырваться туда, глотнуть свежего воздуха уже не было никакой возможности.
Снаружи слышались крики, звон мечей, одна из стен вдруг, всего на несколько ударов сердца, покрылась тонким слоем изморози. А дышать становилось все труднее… В голове уже все плыло…
И вдруг дверь, дверь, в которую минут пятнадцать назад безуспешно бился всем телом, пытаясь выбить ее и вырваться на свободу, эта самая дверь – рухнула! Кони рванулись вперед, на свежий воздух… А мальчишка понимал, что он уже не сможет, не успеет…
