– Презрев все нормы этики, они вторгаются в законы вселенной. Бор, конечно, не одобрил бы всех их штучек, но беда в том, что они еще и лгут об устройстве мира. Вы хорошо сделаете, если не будете слушать их соблазнительный вздор.
– Боюсь, что времена настают отчаянные. Поддержки приходится искать даже у бандитов.
– Вот как? – Лизнув пальцы, жрец пригладил ими выбившуюся седую прядку. – Не думаю, что от преступников кому-то может быть польза.
– Предположительно нет, но сейчас не время выбирать. Бандиты – народ крепкий, и, кто знает, быть может, они найдут способ… оправдать себя в глазах Бора и Астрид.
– Верно. – Пиас философски пожал плечами.
– Но чего я хочу, – продолжал Бринд. – так это некоторого наставления. Мне говорили, что ваши проповеди собирают много народу.
– Ах, это действительно так. Я ревностно распространяю учение нашей церкви. – Жрец улыбнулся. – Но какой от этого прок военным?
– Воодушевление, вот что важно. Возможно, в Писании сказано что-нибудь о борьбе за общие цели. Ведь если то, что сообщает мне моя разведка, верно, то нам всем предстоит бороться с беспощадным врагом. Можно даже сказать, с врагом из иного мира.
– Военный ищет духовного наставления против сил зла? – переспросил Пиас едва ли не с усмешкой.
«Скользкий гад», – подумал Бринд.
– Не совсем, отец Пиас. Я только хочу знать, есть ли что-нибудь подобное в Писании.
– Конечно есть. Хотя там не все такое… черно-белое. Возьмем хотя бы учение Охотника Санты. В нем говорится, что Бор и Астрид не раз требовали от людей жертв ради общего дела в прошлом. Ради того, чтобы сохранить наши здешние владения на их громадной территории. Многие ученые мужи предполагают, что именно отказ ряда предыдущих цивилизаций откликнуться на призыв богов и привел к их уничтожению – так произошло с цивилизацией Шалафар, к примеру. «Ради великой милости Бора взываю к вам: принесите себя в жертву Бору, посвятите себя служению ему и угождению ему. Таково будет ваше истинное поклонение».
– У меня нет желания, чтобы и нашей цивилизации настал конец. – Бринд встретил взгляд жреца.
– У меня тоже.
– Вот как обстоят дела, – продолжал Бринд. – Хотел бы ошибиться, но город, скорее всего, падет, если все мужчины и все женщины не встанут как один на его защиту. Мои солдаты сделают все, чтобы остановить врага, но я опасаюсь худшего. Мы имеем дело… – Тут он поискал слово и, заботясь не столько о точности, сколько о выразительности, сказал: – Со злом. Злом, которое не остановится ни перед чем, вот почему я хочу, чтобы все люди дрались за свои дома, за свою жизнь. А если собственная жизнь им безразлична, так пусть дерутся за какую-нибудь высокую духовную цель. К примеру, за перерождение в новом мире, где-нибудь далеко от их повседневного существования. Им нужны, – Бринду очень хотелось избежать этих слов, – надежда и вера.
– Вы ищете вмешательства Бора и Астрид? – переспросил священнослужитель.
– Да. – Бринд сам презирал себя за то, как низко ему пришлось пасть. Мотив любого поступка – либо вера как таковая, либо вера в то, что от этого им будет лучше. Так что с мотивацией все просто, а ему надо было убедить граждан Виллирена сражаться за что-то большее, чем они сами. – Оно помогло бы нам не возлагать надежды на внешние силы… вроде культистов и им подобных…
Жрец Пиас откинулся на спинку скамьи и вытянул вдоль нее руку. В храме на время воцарилась тишина.
– А вы сами верующий человек, командующий? – спросил он.
– Иногда. – Снова ложь. Разве мог он всерьез относиться к системе верований, которая объявила вне закона тех, кем он втайне являлся?
– Я подумаю над вашим предложением, командующий, – пообещал жрец. – Если на наш город действительно надвигается великое зло, как вы говорите, то мне понятна ваша озабоченность. Я побеседую с другими жрецами и выясню, какие еще толкования Писания они могут предложить. Ради высшего блага, как вы говорите.
– Ради высшего блага, – эхом повторил Бринд.
Снова холодная ночь, когда лошади мчат сквозь тьму, оскользаясь на льду копытами. Мимо прогрохотали два фиакра, возницы даже не посмотрели в его сторону. На каждом перекрестке маячили бандиты, беседуя между собой на языке улиц – смеси джамурского с наречиями аборигенов. Наблюдая эти ночные сцены, он лениво думал о том, что же случилось с Хаустом – исчезнувшим молодым блондином.
Бринд был в штатской одежде из множества слоев землисто-коричневого хлопка, с капюшоном, как в ту ночь, когда он ходил смотреть подпольные бои и натер себе лицо грязью, чтобы скрыть свой истинный цвет; так можно было поступить и сейчас, только красные глаза все равно остались бы видны, и потому он решил надеть маску-ньягу.
Он жил в постоянном напряжении, расчеты, связанные с предполагаемой военной операцией, съедали все его время. По ночам, пока другие солдаты и офицеры гуляли в городских трактирах, он, обложившись картами и донесениями разведки, до утра просиживал за столом, думая о нуждах тысяч других людей, которые и не подозревали о том, что он им служит. За последние три ночи он вряд ли спал больше восьми часов.
Но сегодня все будет иначе. Сегодня он будет отдыхать.
Руководствуясь слышанными ранее намеками, он шел теперь к одному неприметному дому, такой можно было увидеть в любом городе Бореальского архипелага. Никакой. Войдя, сразу за дверью он обнаружил двух здоровых парней с кинжалами. За ними начинался темный коридор. Обменявшись с ним несколькими тихими фразами и выяснив его намерения, они пропустили его.
Первая комната освещалась двумя настенными светильниками в разных ее концах, и на каждом столе стояла свеча чайного цвета. Вечно одно и то же. Темнота, в которой было удобно прятаться лицемерам – возможно, тем самым, что при свете дня клеймили других как «извращенцев».
Педерасты, педрилы, гомики.
От этих слов ему становилось больно до жжения в мозгу. В самые тяжелые моменты он почти не винил тех, кто так говорил, он и сам себя с трудом тогда переносил. Однако их бросали с бездумной небрежностью, они легко слетали с языка у тех, с кем он работал, кому доверял.
Но неужели мир испытывает к нему и к таким, как он, столь неподдельные негативные эмоции лишь потому, что так написано в каком-то старом тексте? Другие культуры – Бринд был уверен в этом – не порицали подобных желаний.
Голубки, двустволки, педики.
Был ли он слабаком? Делало ли его слабаком то, что он хотел секса, платил за секс? Нет. Просто так было проще, деньги служили средством обеспечить анонимность, а значит, сохранить инкогнито.
Из-за дверей главного бара раздавалась музыка. Он на минутку сунул туда голову, увидел мужчину со скрипкой и другого, который наяривал аборигенные ритмы на барабане, ощутил запахи арумового корня и пролитой водки. В дальнем конце зала горели свечи, в полутемном пространстве перед ними сновали безликие тени. Его сердце забилось быстрее, подражая бешеному ритму барабана. Почему-то ему вдруг стало страшно и даже захотелось уйти, вернуться в казармы и забыть об этой стороне своего «я», как он уже неоднократно делал.
