…Аля тихо плакала в углу. Полночи жарко шептала Ильясу в ухо, что ждать будет, что не надо ему никуда идти, что и здесь жить можно. После заревела, в подушку уткнувшись.
Олег на своей половине писал. Вытребовал керосиновую лампу, достал записную книжку убитого немца и строчил в ней огрызком карандаша. Ильясу было невмоготу слушать сдавленные рыдания, и он вышел к Олегу. Спросил, что ваяет. Оперу, что ли?
Рыжий криво ухмыльнулся и ответил, что оперу писать пока рано. А вот докладную записку – в самый раз. Потому как завтра вполне может случиться, что излагать мысли на бумаге станет некому.
– Чем с начальством поделиться хочешь? – Ильяс оглянулся, не слышит ли кто еще. – Промежуточный патрон, атомная бомба, Хрущева к стенке? Сам же понимаешь…
– Понимаю, – согласился рыжий. – Никто такому хода не даст.
– Зато в шпионы, паникеры и враги народа запросто запишут!
– Это да…
– Так что пишешь?
– Тактику применения танковых частей. Неизвестную здесь.
Ильяс глянул: на листках блокнота помимо текста виднелись прочерченные карандашом схемы.
– Ты серьезно? Кто тебя, лейтенанта, слушать станет?
Лицо бывшего сержанта стало хмурым.
– Я это в училище учил. По учебникам и пособиям тех, кто на этой войне выжил. Знаешь, какой кровью за эти сведения плачено? Если хоть часть их в практику досрочно внедрят, тысячи жизней спасем! Победу на денек-другой, но приблизим.
– «А главное – запретите нашим войскам ружья кирпичом чистить»?
– Чего?
– Да так, вспомнилось. Из русской классики.
Олег отодвинул блокнот и с удивлением посмотрел на Ильяса.
– Не понимаю я тебя, Илья. Иногда вроде ты свой парень. А вот брякнешь что, и сразу… не понимаю. – Он посмотрел на закрытую дверь в другую половину дома. – С полькой этой связался. С братиком ее недостреленным, дезертиром польским.
– Тебе тут не нравится?
– Мне вообще на войне не нравится в тылу сидеть. По ту или другую линию фронта.
– Что ж ты не послал «гэбэшников» в задницу? Плюнул бы и двинулся к фронту!
– Потому что приказ! Не я решаю, где мне полезней за родину сдохнуть.
– А это обязательно?
– Что?
– Сдохнуть?
Олег задумчиво повертел карандаш:
– Иногда. К чему разговор?
– Думаю, погибнем мы завтра. Даже если с аэродромом прокатит, далеко не уйдем. Там вокруг гарнизоны друг на дружке, все дороги через деревни идут, лесов почти нет.
Рыжий почесал небритый подбородок.
– Может, и так.
Ильяс решился. Сдвинул лавку, уселся напротив.
– Ты думал над тем, что мы здесь делаем?
– Воюем, что ж еще?
– Нет. Что МЫ с тобой здесь делаем?
Олег всмотрелся в лицо собеседника, глаза его сошлись в щелочки:
– Мы здесь, чтобы эта война кончилась быстрее.
Ильяс криво ухмыльнулся:
– А я вот думаю, нас сюда послали, потому что дела остались незаконченные.
Олег откинулся на лавке, опершись спиной на бревенчатую стену.
– Мистикой увлекаешься? Карма, шварма?
Ильяс проигнорировал выпад.
– У тебя другие идеи?
Рыжий хмыкнул.
– Меня, Илья, шлепнули перед домом за то, что я человека по ошибке убил. Исправлять это тем, что следом отправлю еще десяток-другой фрицев, глупо.
Ильяс напрягся.
– Подробнее о том случае рассказать не хочешь?
Он физически ощутил, как потяжелел в кармане трофейных брюк «Люгер».
– О чем? – удивился Олег.
– О том, как ты… Не того убил.
Рыжий посерьезнел.
– Такое случается на войне. К сожалению. Когда постоянно на взводе, забываешь, что для кого-то твои действия могут стать вопросом жизни и смерти… Я забыл.
Олег придвинул к себе котелок с вареной картошкой, вынул одну, покрутил в руках и положил обратно.
– Жизнь – сложная штука, Илья.
– Ты убил невинного?
– Я часто убивал тех, кто считал себя такими… Но в тот раз я действительно ошибся. Погорячился, – рыжий уставился в стену за спиной Ильи. – Ты же знаешь суть дела. Нас обстреляли укурки. Ответным снарядом я их разнес, но потом дернуло меня заросли проредить. Снаряд угодил в дерево…
Ильяс подвинулся так, чтоб рука, взявшаяся за рукоятку пистолета, осталась незамеченной.
Рыжий продолжил.
– Я жалею, что так получилось, я этого не хотел. Суд определил, что часть своей жизни я должен отдать за ошибку, и я эту часть жизни отдал. Преступление и наказание, совершенное и полученное. Но кто-то решил, что цена вопроса выше.
Рука с пистолетом пошла наружу.
Олег встал и повернулся к Ильясу лицом, оставаясь по ту сторону стола.
– А ты как сюда попал, Илья?
– Я рассказывал: меня сбили…
Рыжий усмехнулся. Только сейчас Ильяс заметил, что за котелком, прямо перед вставшим командиром лежит старенький потертый «наган». Руки лейтенанта опирались на стол так, что револьвер оказался между ладонями.
«Never free, never me, so I dub the unforgiven», – завыло в ушах.
Он встряхнул головой. Рыжий еле заметно усмехнулся.
– Ты, наверное, не смотрел старые советские фильмы? О шпионах, разведчиках, агентах?
Ильяс мотнул головой.
– Я ведь ждал этого разговора… Люди, они во сне на родном языке говорят. Иногда несут ерунду такую, что слушать тошно. Но в большинстве случаев то, что беспокоит человека днем.
Он не успеет! Снова не успеет! «Люгер» свинцовой гирей тянул руку вниз, заставляя потеть ладонь на ребристых щечках. Если рвануть и упасть вправо…
Рыжий перегнулся через стол:
– Ну же… Я жду… Говори!
– О чем?
– О том, зачем тебе ночью пистолет в кармане? Ты сидишь, чтоб рука с ним осталась незамеченной, но я же не первый день воюю. Во сне говоришь по-чеченски, а я ваш язык немножко знаю… Говори, что должен и хочешь мне сказать! Ведь хочешь? Иначе давно прирезал бы и ушел в лес.
Ильяс выпустил рукоятку «Люгера». Все равно не успеет.
– Ты убил мою сестру.
– Это я сообразил.
– И меня… Во дворе, когда пистолет в кармане зацепился.
Олег отодвинулся и выдохнул воздух.
– Вот ты кто! Мог бы догадаться: пистолет выхватывать ты так и не научился.
