Как оказалось, проблема возникла не у него, а у Лавины… Или нет, правильнее сказать, что проблемой являлась Лавина, а у нее самой, наоборот, никаких проблем в жизни отныне не было. Так же, как не было у нее теперь и головы. Та представляла собой разбрызганные по пульту и мониторам кровавые ошметки вкупе с металлическими осколками имплантов. А также брызгами непонятной синей жидкости – судя по всему, каким-то техническим раствором. Обезглавленное тело сайтенки завалилось на бок и свисало с кресла, а из шеи у нее продолжала литься кровь и синяя субстанция. Которые, перемешиваясь на полу, образовывали лужу еще более неестественного фиолетового цвета.
От такого зрелища у Клыка у самого, казалось, едва не разорвалась голова. Он, правда, сумел невероятным усилием воли воздержаться от брани, зато Грир без всякого стеснения присоединился к матерящемуся Вертуну. Прилив эмоций заставил их даже позабыть на время о нависшей над ними угрозе. Но едва они осознали, что перед ними вовсе не галлюцинация, ощущение того, что все кончено, накатило на них волной. Такой же сокрушительной, каким было их отчаяние при виде низвергающихся с небес кораблей их гибнущего флота. Но тогда у Клыка оставалась еще хоть какая-то свобода для маневров. Внутри же корабля смаглеров он очутился в настоящем тупике, потому что без Карр им было отсюда ни за что не улететь.
Причина, из-за которой Карр лишилась головы, была очевидной – дырка в разбитом мониторе давала на сей счет исчерпывающий ответ. И Йорген Безголовый был тут совершенно не виноват. Он по-прежнему лежал в коридоре, помещенный в медицинскую капсулу и опутанный бинтами. Обезглавившая Лавину пуля прилетела снаружи и, срикошетив от переборки, изменила траекторию самым неудачным для всех образом.
Вообще-то, пока Вертун и Наждак прикрывали из шаттла мечущегося по ангару вождя, к ним в открытый люк влетело много пуль. И многие из них также рикошетили куда попало, порой даже попадая в стрелков. Но их боескафы были рассчитаны на такую нагрузку, а вот голова сайтенки, увы, нет, пускай она и состояла отчасти из железа.
– Какого дьявола эта тупая стерва не заперла за собой рубку! – воскликнул в сердцах Вертун. – Я ведь ей громко и четко сказал – запри дверь, дура! А она не заперла и вот вам нате – допрыгалась!
– Возможно, она не расслышала тебя из-за стрельбы, – предположил Клык. – А может, перенервничала и запамятовала… Какая теперь разница! Без Карр у нас ничего не выйдет, путь к отступлению нам отрезан, а мириться с Нубларом слишком поздно – такую подлянку он нам ни за что не простит. У нас остался один выход – пойти и попытаться взять его в заложники. Или захватить мостик. Все, что угодно, но если мы хотим выжить, это мы должны диктовать здесь условия смаглерам, а не они нам.
– Правильное решение, высокий! – одобрительно закивал Наждак. – Останемся в шаттле – смаглеры все равно нас отсюда выкурят и прикончат. А пойдем вперед, так хотя бы поквитаемся за тех наших братьев, кого Нублар превратил в камни своим «Улуру»! Сколько успеем, столько и перебьем этих тварей! Но сначала, если не возражаете, я бы прикончил изменника. Будет очень обидно, если мы с вами погибнем, а он выживет.
Последняя мысль вожака тоже была правильной, но ответить ему Клык не успел. Какой-то низкий и быстро нарастающий гул вдруг накатил на Клинков с такой силой, что все они поневоле схватились за головы. Вызванное им ощущение было весьма болезненным, и Вертун с Гриром вновь разразились бранью. Только Ржавый их уже не слышал, хотя и видел, как открываются их рты, а мимика свидетельствует о том, что они именно бранятся, а не интересуются друг у друга и у вождя, что стряслось. На что, впрочем, никто все равно не дал бы ответа, поскольку не знал его.
Гул сводил с ума и практически парализовал Ржавого. Причем парализовал весьма оригинальным способом. Он вроде бы все еще мог шевелить руками и ногами, но на него вдруг обрушилась такая апатия, что ему стало даже неохота стоять на ногах, а не то чтобы куда-то идти и с кем-то воевать. Да, это была самая обычная лень, а не слабость или физическая усталость. Ну ладно, пусть не обычная, ведь раньше Клык ничего подобного не испытывал. Но хуже всего было то, что при всей своей железной силе воли Ржавый не мог побороть в себе эту апатию, как ни старался. Напротив, это она уверенно перебарывала его, пока вскоре он, к своему великому стыду, не сдался и не упал на пол. Испытывал он при этом одно-единственное желание – чтобы его оставили в покое и дали полежать, ни о чем не тревожась и вообще не думая. И чем дольше, тем лучше. Для начала – хотя бы годик-другой, а потом будет видно.
Клык мог бы утешиться тем, что он все-таки не уронил перед бойцами свой авторитет и проиграл схватку с ленью последним. И на пол он грохнулся уже после того, как там очутились Грир и Вертун. Только никакой гордости по этому поводу Ржавый не испытал. Лежа на полу, он утратил всякое желание шевелить мозгами, а вместе с ним и эмоции. А гул в его голове все усиливался, и вот настал момент, когда Клыку стало лень видеть, слышать и, кажется, даже дышать. И когда одолевшая его апатия разрослась до размеров Вселенной, тогда-то на него снизошел долгожданный покой, и он потерял сознание.
А возможно, и умер…
Хотя нет, это вряд ли, ведь от лени как таковой еще никто никогда не умирал. И Ржавому Клыку явно не светила честь стать первым человеком в истории, нарушившим сей непреложный закон природы…
Глава 30
Боль сопровождала Ржавого Клыка при его уходе в забытье. И она же вернула его из этого состояния – отчасти приятного, но в основном, конечно же, постыдного. Разве что новая боль заметно отличалась от прежней, будучи гораздо злее и нестерпимее. А еще – узнаваемее. Уж с нею-то, в отличие от боли, что вызывал странный гул, Клык был давно знаком. И безошибочно мог угадать ее причину даже с закрытыми глазами.
Электричество! Сильный, но дозированный разряд. Тот, который не убивает, но вызывает такие муки, что вскоре тебе начинает казаться, будто смерть и впрямь стала бы для тебя гораздо лучшей альтернативой.
Но Ржавому пока так не казалось, потому что только-только ощутил, как через него пропускают электрический ток. А это значит, что еще какое-то время он – старый солдат – будет орать и скрипеть зубами от боли, но не опустится до мольбы сжалиться и убить его.
Боль, что привела его в чувство, вскоре прекратилась, и взмокший Клык сумел наконец-то перевести дух и осмотреться.
Положение его было весьма незавидное. Он висел полуголый на закрепленных к потолку цепях в просторной комнате с металлическими стенами и мокрым полом. Судя по всему, это был корабельный отсек вроде мойки для дезактивации скафандров. Прямо над Клыком горела лампа. Единственная во всем помещении, она не могла озарить его целиком, поэтому большая его часть была погружена в полумрак. Запястья Ржавого были закованы в кандалы, а сам он едва касался ногами пола. Но этого показалось его мучителям недостаточно. И они, скрутив ему лодыжки еще одной цепью, прицепили к ней увесистую железяку – не то электродвигатель, не то еще какой агрегат из машинного отделения. К счастью, держать гирю пленника уже не заставили. Она лежала на полу и служила всего лишь страховкой, что Клык не задерет ноги и не лягнет того, кто к нему приблизится.
