— Кулинар из тебя действительно никудышный. Помню, как я приходила из школы и, унюхав запах твоей стряпни, спрашивала Господа, чем я заслужила такое наказание.
Колин долго смотрела на дочь с недоумением, и на щеках ее блестели слезы. И вдруг она расхохоталась. Звук был несколько диковатый, но все равно это был смех.
— Моя мать готовила еще хуже.
— А это возможно?
— А ты думаешь, почему бабушка держала кухарку? Потому что в противном случае мы бы умерли с голоду. Да и Морин не лучше, Господи прости.
— Вот для этого и существует еда на вынос. — В надежде, что слез больше не последует, Мира поднялась и поставила чайник. — Я не знала, что тебе в этом доме не нравится.
— Да нравится, нравится! Это я сгоряча брякнула. Неблагодарная я! У меня есть крыша над головой, есть сад, которым я горжусь. Соседи хорошие, вы с Доналом рядом. Мне не нравилось то, что это единственное, что у меня осталось — очередное жилье, за которое платит моя дочь.
— Это не единственное, что у тебя осталось. — Как же она была слепа, подумала о себе Мира, что не видела, насколько ее мать уязвлена тем, что живет в арендованном доме, оплачиваемом дочкой.
— Мам, это всего лишь место, где жить. Всего лишь дом. Но у тебя еще есть твои дети и внуки, которые любят тебя так сильно, что сговариваются, как лучше устроить твое счастье. У тебя есть ты, ужасная повариха, но замечательный садовник. И внукам от тебя будет только польза.
— Думаешь?
— Ну конечно! Ты же такая терпеливая, и тебя всегда интересует, чем они занимаются и что у них на душе. С родителями совсем по-другому, ведь правда же? Ребятам вечно приходится терзаться, ответить «да» или «нет», сказать сейчас или потом… Но им же не только дисциплина и порядок нужны, им нужна любовь и нужна забота. От тебя требуется только любовь, и они будут ее впитывать, как губка.
— Я правда жалею, что они не рядом, что я не могу их баловать.
— Так вот тебе шанс!
— А вдруг Морин не позволит их баловать?
— Тогда я приеду в Гэлоуэй и надаю ей по заднице.
Колин опять улыбнулась. Мира заварила чай.
— Ты у меня всегда была боевая. Такая дерзкая и отважная. Я очень надеюсь, что однажды мне доведется побаловать и твоих ребятишек.
— Хорошо.
— Я слышала, вы с Коннором О’Дуайером… встречаетесь?
— Я встречаюсь с Коннором О’Дуайером всю свою жизнь.
— Мира!
Решив, что скрыть правду все равно не удастся, Мира сдалась:
— Ну хорошо, мы… встречаемся. — Она поставила на стол чай и чашки.
— Мне он очень и очень симпатичен. Человек хороший, да еще и красавчик в придачу! Отзывчивое сердце, добрая душа. Он иногда меня навещает — просто поинтересоваться, как у меня дела и не нужно ли помочь по дому.
— Я не знала. Но это на него похоже.
— Есть в нем что-то такое… Но, хотя я понимаю, какая теперь жизнь пошла, все же не могу одобрить… ну… секса до брака.
Пресвятая богородица, взмолилась Мира, спаси и сохрани. И избави меня от разговоров о сексе.
— Ясно.
— У меня такое же чувство в отношении Донала с Шэрон, но… В конце концов, мужчина есть мужчина, а все они только этого и хотят, и лучше, если без всяких брачных уз.
— Как и женщины, мам. И, как мне ни неприятно тебе это говорить, я уже давно взрослая женщина.
— Хоть и взрослая женщина, — Колин поджала губы, — а все равно моя дочь. И вдобавок к тому, что говорит на этот счет святая церковь, я рассчитываю на твою осмотрительность.
— В этом можешь не сомневаться. Не волнуйся.
— Я перестану волноваться, когда ты будешь счастлива, выйдешь замуж и заживешь своей семьей в своем доме. Я уже сказала, Коннора я очень люблю, но не секрет, что он порядочный бабник. Так что будь осмотрительна, Мира! — повторила она.
Послышался звук отпираемой двери, и Мира энергично закивала головой.
— А вот и Донал. Сейчас повезет тебя в Гэлоуэй, — бодро объявила она. — Достану ему чашку.
Мира думала поехать домой, посидеть, глядя в стену, пока не пройдут усталость и угрызения совести и она не почувствует себя в своей тарелке, а кончилось тем, что она проследовала прямиком к Брэнне.
Но едва она ступила на порог мастерской, как стало ясно, что это была ошибка.
Возле большого рабочего стола стояли Брэнна с Фином и держали руки над серебряной чашей. То, что в ней варилось, сверкало и излучало ярко-оранжевый свет, от которого спирально вверх уходила тонкая струйка дыма.
Брэнна подняла палец свободной руки, делая ей знак: обожди!
— Ты с даром твоим, я с даром моим, жизнь и смерть вместе соединим. Кровь и слезы, что пролились, в гущу красную превратились. Сплавом дыма и огня решится пусть судьба твоя.
Содержимое чаши, ядовито-оранжевого цвета, забурлило, поднялось и пошло через край.
— Черт побери! — Брэнна отпрянула и уперла руки в бедра. — Опять не то! Должно быть красного цвета, кроваво-красного. Убийственно-красного! И густое. Мы опять что-то упустили.
— Только чур на этот раз без моей крови! — взмолился Фин. — Я тебе уже литр пожертвовал.
— Всего несколько капель! Что ты как маленький! — Брэнна в расстройстве потянула себя за волосы, собранные в хвост на макушке. — Я брала свою, Коннора и Айоны, так?
— Вас трое, а я один.
— Плюс из пузырька, где хранится его кровь, еще с солнцестояния, и то, что мы наскребли с меча.
— Если надо, можете взять мою, — предложила Мира. — В противном случае — не буду вам мешать.
— Ты не мешаешь. Вполне вероятно, нам как раз и нужен свежий глаз, свежий взгляд со стороны. Но пока сделаем перерыв. Мне необходимо подумать, — вздохнула Брэнна. — Давайте чаю выпьем.
— Ты чем-то расстроена, — обратился Фин к Мире, когда Брэнна принялась вытирать стол. — Ты же сегодня маму в Гэлоуэй провожала?
— Только что отправила, да. Не обошлось без слез и зубовного скрежета.
— Сочувствую! — подскочила Брэнна и потрепала подругу по руке. — Я так увлеклась собственными заботами, что совсем не подумала о твоих. Нелегко пришлось, да?
— В каком-то смысле — хуже, чем я ожидала, а в каком-то, наоборот, лучше. Но в общем и целом весьма утомительно.
— У меня есть кое-какие дела, а вы пока поболтайте, — вмешался Фин.
— Нет, не надо из-за меня уходить! Мне как раз нужно обсудить с тобой вопрос аренды.
— Тут тебе не о чем беспокоиться. Я уже говорил, я могу подождать, пока она не решит, чего хочет. Как-никак, она в этом доме почти десять лет прожила!
— Спасибо тебе, Фин. Правда, спасибо!
