«Нет, ты можешь, конечно, можешь! Вот моя рука, родная. Теперь не оглядывайся. Просто возьми меня за руку. Иди со мной!»
Было больно, очень больно поднять эту тяжелую руку, вырваться из невидимых пут. Но в нем был свет и тепло, а ей отчаянно требовалось то и другое.
Обливаясь слезами, Мира с усилием потянулась к руке Коннора. Ощущение было такое, будто ее вытягивали из густой грязи за кончики пальцев, а некая другая сила тянула ее назад.
«Я тебя держу, — сказал Коннор, не сводя с нее глаз. — И больше не отпущу».
Тут Мира почувствовала, что вылетает, словно выбитая из бутылки пробка. Вырывается на свободу.
В груди жгло. Жгло так, будто сердце превратилось в раскаленные угли. Она попыталась втянуть воздух — и этим жаром обдало гортань.
— Тише, тише. Тихонько. Дыши медленно. Медленно. Ты вернулась. Ты в безопасности. Ты здесь. Тшш… Тшш…
Раздались рыдания — жалобные, мучительные. Она не сразу поняла, что рыдает сама.
— Ты со мной. Ты с нами.
Мира повернулась и уткнулась Коннору в плечо — боже, боже мой, один его запах был подобен прохладной воде после пожара. Он поднял ее на руки.
— Я сейчас же везу ее домой.
— Ко мне ближе, — узнала она голос Фина.
— Пока это все не закончится, она будет жить у нас. Но все равно спасибо. Сейчас я везу ее домой. Но ты ведь приедешь, когда освободишься?
— Ты же знаешь, что да. Мы все приедем.
— Мира, я здесь. — Теперь это был голос Брэнны. Ее рука погладила ее по волосам, по щеке. — Я здесь, рядом.
Она хотела заговорить, но вместо слов вырывались одни жуткие, душераздирающие рыдания.
— Отправляйся с ними, Айона, — сказал Бойл. — Езжай с ними! С ней сейчас должны быть все трое. Аластара я отведу. Бери пикап и езжай следом за ними.
— Я мигом.
Мира повернулась и увидела, как Айона бегом мчится к машине Бойла и садится за руль. Бегом сквозь дождь, сквозь туман, а мир вокруг качается взад-вперед, взад-вперед, как палуба застигнутого штормом корабля.
И эта боль в груди, в горле, в каждой части ее тела жгла ее адским огнем.
А вдруг она уже умерла, подумалось ей. Умерла про́клятой, как сказал отец, оказавшийся вовсе и не отцом, а Кэвоном.
— Тшш… — повторил Коннор. — Ты жива, ты в безопасности, и ты с нами. Отдыхай, милая. Просто отдыхай.
Не успел он договорить, как она провалилась в блаженный сон.
17
Она расслышала негромкие голоса. Шепот — тихий, успокаивающий. Она чувствовала руки, прикосновения — легкие, нежные. Казалось, она плывет на теплой воздушной подушке, а вокруг распространяются запахи лаванды и свечного воска. Она была вся в лучах света, в полном умиротворении.
Невнятный шепот превратился в слова, глухие, плохо различимые, будто сказанные под водой.
— Сейчас ей нужен отдых. Отдых и покой. Пусть лечение сделает свое дело. — Голос Брэнны, такой усталый.
— Кажется, щеки немного порозовели, да? — Голос Коннора, встревоженный, дрожащий.
— Порозовели, и пульс наполняется.
— Коннор, она сильная. — Теперь голос Айоны, чуть с хрипотцой, как после сна или слез. — И мы тоже.
И она снова провалилась в беспамятство. И поплыла, поплыла в желанную тишину.
Пробуждение было подобно сну.
Она увидела, что рядом сидит Коннор, с закрытыми глазами и лицом, освещенным бесчисленными зажженными в комнате свечами. Он был словно на портрете, написанном бледно-золотыми красками.
Ее первая осознанная мысль была, что нелепо мужчине быть таким красивым.
Мира хотела произнести его имя, но он опередил, открыл глаза и посмотрел на нее в упор. И ей все сказали его глаза, их цвет, насыщенно-зеленый. Сказали больше, чем пламя свечей.
— Ну вот. — Он улыбнулся, и напряжение во взоре ушло, остался просто Коннор и свечи. — Лежи тихо и спокойно. Еще немножко.
Он подержал руки над ее лицом, опять закрыл глаза, словно под ресницами скользнув взглядом вниз, туда, где билось ее сердце, и обратно. — Вот и хорошо. Теперь все отлично.
Он снял что-то с ее лба и с яремной ямки, отчего осталось легкое пощипывание.
— Что это? — Неужели это ее голос? Это хриплое кваканье?
— Целебные камни.
— Я что, болела?
— Да, ты была больна, но теперь все хорошо.
Слегка приподняв больную, он убрал камни из-под спины и из-под рук, собрал их в мешочек и крепко завязал.
— И долго я спала?
— Ну… почти шесть часов. Не так долго по вселенским масштабам.
— Шесть часов? Но я же… я же была…
— Не спеши. — Его тон, бодрый и веселый, заставил ее нахмуриться. — Какое-то время ты еще будешь как в тумане, у тебя будет слабость, будет пошатывать. Но это пройдет, я тебе обещаю. И вот еще: это тебе питье. Брэнна оставила, чтобы ты выпила, до капли. Как только проснешься.
— А что это?
— То, что тебе поможет.
Коннор усадил ее в подушках и снял крышку с узкого флакона, наполненного красной жидкостью.
— До дна?
— До дна. — Он вложил флакон ей в руку, сверху накрыл своей и поднес к ее рту. — Не торопясь. До последней капли.
Мира приготовилась к горькому лекарству, а оказалось, что питье прохладное и вкусное.
— Похоже на жидкие яблоки с чем-то цветочным.
— Отчасти угадала. Все до капли, моя милая. Тебе нужно выпить все!
Да, теперь щеки точно порозовели, подумал Коннор. И глаза хоть еще и не вполне проснулись, но ясные. Не те незрячие и выпученные, какими были, когда она находилась под воздействием черной магии Кэвона, когда лежала бездыханная на мокрой траве.
Перед его мысленным взором вновь возникло это зрелище, отчего дрогнули руки. Коннор отогнал жуткий образ и посмотрел на больную.
— А потом ты поешь. — Потребовалась вся его воля, чтобы голос прозвучал ровно и даже с оттенком бодрости. — Брэнна сварила бульон, вот мы и посмотрим, как он тебе поможет. И еще чай.
— Мне кажется, я умираю с голоду, но точно сказать не могу. У меня такое чувство, что я здесь только наполовину. Но мне лучше. Вкусное питье!
Мира вернула флакон, и Коннор отставил его в сторону с такой осторожностью, словно это была бомба.
— Теперь поесть. — Ему удалось улыбнуться, и он поцеловал ее в лоб. И замер.
Мира почувствовала, что он весь дрожит, и протянула ему руку. Он схватил ее с таким жаром, что она чуть не ойкнула.
— Что, совсем худо было?
— Неважно. Важно, что теперь все в порядке. Все в полном порядке. О боже!
