Мне она, разумеется, страшно понравилась, особенно когда я, надев ее, поняла, что рукава не заканчиваются у запястья — ткань ниспадала по руке, как лепестки цветка.
Хотя для леса наряд был не слишком подходящим. Я цеплялась за ветки, ноги болели после усердной работы с Рене, и передвигалась я очень неловко.
Но продолжала идти. Я знала, куда направляюсь.
Я шла домой.
И вот уже добралась до части леса, знакомой, как свои пять пальцев, оказавшись среди деревьев, около которых я не раз сидела с родителями или одна. Я больше не спотыкалась, потому что мои ноги знали, куда ступать. Я шла плавно. Погладила первое дерево, на которое я взобралась в детстве. Потом остановилась в том месте, где папа любил посидеть и подумать.
— Папочка, — прошептала я, и надо мной скрипнули ветви.
Я не услышала красоты в этом звуке. Не услышала мира. Вместо этого я увидела папу. Это была не галлюцинация, не сон, а воспоминание. Я увидела его таким, каким он был, закрыла глаза и представила, что он сидит под этим деревом.
Представила его рядом.
— Я думаю, — сказал бы он, а потом улыбнулся бы, показывая, что ему надо побыть одному, хоть он меня и любит.
Я открыла глаза и прислонилась головой к его дереву. Подумала, а может, оно хранит все папины мысли.
— Ты знаешь, что случилось? — прошептала ему я, но дерево не отвечало, ветви свободно свисали прямо надо мной, светила луна. Она была не полная, но света хватало, и я без каких-либо колебаний двинулась дальше. Родители научили меня ходить по лесу.
И так я добралась до дома.
Полиэтилен весь убрали, а земля была перекопана. При свете луны я увидела, что корни нескольких деревьев повреждены. Они торчали из земли, вывернутые наружу той же неведомой силой.
Но от моих родителей не осталось и следа. Даже отметки там, где лежали их тела.
Я велела себе вспоминать.
Вспоминай, думала я. Вспоминай.
Но не получалось. Я решила применить другой подход, попробовала просто открыться и не думать о той ночи, но все равно так ничего и не всплыло.
В мыслях у меня было тихо и пусто, хотелось лишь зайти в дом.
Я так и сделала.
Дверь оказалась заперта, к тому же полицейские повесили ленту поперек двери, но я знала, где хранится запасной ключ, — прямо над дверью. Я вспомнила, как папа вбил туда гвоздик и показал мне, как его достать. Для этого надо было вставать на стульчик, который стоял у двери, — мы его использовали, чтобы разуваться зимой.
Теперь я могла достать ключ и без стула. Я уже не малое дитя, которое учится разуваться или даже открывать входную дверь. Все это я теперь умела.
Но я понимала, что вернуться домой я, по большому счету, уже не могла. Знала, что все не может быть так, как я хочу: мамы с папой не стало, и мы никогда не будем вместе. Я понимала, что этого уже не случится.
Но все равно открыла дверь и пролезла под лентой.
В доме пахло. Я-то ждала, что меня встретит привычный запах, запах еды, мамин и папин — нашей семьи, — но зря. Пахло пустотой. Затхлостью.
Но все же я оказалась дома, в знакомой обстановке, впервые с той самой ужасной ночи.
Я прошла по комнатам. Сначала зашла в кухню. Посмотрела на посуду в раковине, на красно-синюю тарелку, которую мама выменяла на свои консервы еще до того, как они стали продаваться по тридцать долларов за банку. Увидела набор разных стаканов и провела по ним пальцами.
Холодильник еще работал — папа установил солнечную батарею, от которой питался генератор, когда отключали свет, — так что я посмотрела и на продукты. На наше молоко. Наш сок. Папин чернослив в маленьком пакетике. Свет вдруг замерцал — хорошо бы кому-нибудь проверить генератор. Повернуть солнечные панели так, чтобы на них падало побольше света. Дом вполне мог продержаться и без электричества. Но не слишком долго.
Я закрыла холодильник и направилась к кухонному столу. Дотронулась до салфеток, приборов. Полицейские повсюду налепили клейких бумажек, а мы ведь тут сидели. Ели тут.
Мы поужинали, а потом мама послала меня за грибами. Разумеется, это случилось не в первый раз, но в тот день она была крайне настойчива, она хотела, чтобы я отправилась за ними немедленно.
Почему?
Я снова посмотрела на салфетки, но они не дали ответа на мой вопрос. В голове было все так же пусто. Тихо.
Глаза горели. Я вытерла слезы и пошла в гостиную. Папины книги — он всегда читал не меньше пяти одновременно — так и лежали стопкой, а на журнальном столике валялись мамины наклейки на консервы. И опять повсюду записки, наклеенные полицейскими, — я не хотела их даже видеть. Так что я старалась не замечать их.
Это было несложно. Я села на диван и положила руки на те места, где всегда сидели мама с папой. Тут мы смотрели те три канала, которые нам удавалось поймать, и папа старательно делал вид, что ему неинтересно, кто же выиграет в последнем сезоне модного реалити-шоу, герои которого путешествовали по свету.
Тут от родителей хоть что-то осталось — вмятины в диване, и я принялась гладить их пальцами. Но это было не то. Не они, и я это понимала.
Вне дома я могла хотя бы фантазировать. А внутри было тихо. Слишком тихо.
Там я понимала, что никогда уже их не увижу.
Но я не ушла. Я направилась в спальню родителей. Посмотрела на их кровать, на торчащие из стены балки, на которые они вешали одежду. Мамина висела аккуратно, папина валялась чуть ли не по всей комнате. Это вечно сводило маму с ума. Она часто повторяла: «Ты же сам их прибил, почему одежду на них не вешаешь?»
Я так скучала по этим их ссорам из-за пустяков. Я с надеждой дотронулась до перекладин.
С такой надеждой, какой не испытывала уже давно. Но ничего не случилось.
Обойдя весь дом, я направилась в свою комнату. Будильник остановился, но я все равно взяла его в руки, представляя, что он светится, как раньше, как будто я только что проснулась и решила посмотреть, сколько времени. Потом выглянула из окна, за которым было темно, посмотрела на лес и легла на кровать. Пахло домом.
Наконец-то.
Я не собиралась плакать, чтобы не испортить момент. Просто покрепче обняла подушку, вдыхая аромат выстиранного белья, пахнувшего ополаскивателем, позволяя запаху прошлой жизни заполнить меня. Потом осмотрела комнату, глядя на пустые места, где раньше лежали мои вещи. Сейчас они дома у Рене, хотя их место здесь. И мое место здесь.
Я хотела остаться тут. Остаться жить дома. У меня получится. Я разберусь, как пользоваться генератором, и в доме снова будет электричество. Может, Тантосы знают. Я ничего не буду тут менять.
Наконец оказавшись дома, я не собиралась отсюда уходить.
Но вдруг я услышала какой-то звук. Очень тихий, но он мне не почудился.
